Арсений Несмелов - Литературное наследие

И больше ничего.

Сергей Иванович даже не ждал, что девушка вернется. Он знал, что этого не будет. В душе же было ощущение, что вот здесь, у черного горба незнакомой крыши, его жизнь вдруг повернута под углом в 180 градусов и теперь пойдет по другому пути.

1928. № 218 (2418), 19 авг. С. 2;

подпись: “А. Арсеньев”.

Одна из Пасх, которую вспомнил Арсений Несмелов

Стаивал последний снег; по черной, жирной, пахучей земле, уже посылавшей из недр своих первые, ярко-зеленые, острые травинки, — шествовала весна 1916 года. Заглянула она и в офицерскую землянку пятнадцатой роты … полка.

Командир роты, поручик Кобельков, — конечно, солдаты называли его “наш кобель”, — получил из Москвы посылку от невесты: пять плиток эйнемовского шоколада “Золотой Ярлык” и много филипповских жаворонков, очерствевших за дорогу. Было, конечно, и письмо:

“Вадим, дорогой мой и любимый, если бы ты только знал, как ты мне необходим, как душа рвется к тебе! У нас такие солнечные дни, так тепло… Я хожу в весеннем, приколола фиалки. Так хочется взять твое лицо в свои ладони, глубоко заглянуть в твои глаза и целовать, целовать твои губы”…

И так на четырех страницах письма. Стон желания, томление, зов…

— Рррр! — прорычал Кобельков, комкая письмо. — Черррт!

— Чаво? — равнодушно спросил Кутькин, денщик, вятский парень.

— Уйди, рррасшибу! — проворчал Кобельков.

— Такой день, а лаетесь! — зевнул Кутькин. — Чай давать, что ли? Ишь каких птиц выпекают, — неодобрительно покачал он головой, рассматривая жаворонка. — Мне одное птичку разрешите взять, ваше благородие. Заместо кулича разговеюсь ей.

— Разрешите войти? — осведомился фельдфебель, входя в землянку. — Здравия желаю, ваше благородие. Из штаба полка звонили.

— Здорово, Кузьмич. Чего такое?

— Всё относительно праздника, ваше благородие, сегодня же Страстная Суббота. Десять человек от роты приказано послать к заутрени в штаб полка. Обед привезут к 11 часам…

— Так…

— Еще приказано прислать приемщиков за куличами и за вином. Полведра на роту…

— Ну, пошлешь.

— Слушаюсь!

Фельдфебель чуть заметно скосил глаза на Кутькина, вдруг задергавшего плечом, оживившегося.

— Ты чего, как жеребец, не стоишь на месте? — спросил Кобельков.

— Ваше благородие! — мотнулся денщик к ротному. — Прикажите нам выдать хоть полчайника винишка. Мало ли!.. Оно от живота помогает…

Фельдфебель пошевелил левым усом. Вид его говорил: “Уж попадись ты ко мне в роту, я тебе дам полчайника”…

— Ать! — гаркнул Кобельков. — Цыц! Я тебе покажу винишка!..

— Я же для вас! — обиженно заворчал Кутькин. — Что я, калоголик, что ли? Вон я даже вашего одеколона не пью.

— Дай шинель!

Поднялись в ход сообщения из блиндажной землянки, зажмурились от яркого весеннего солнца. Вентилируя легкие, Кобельков глубоко забрал в себя свежий апрельский воздух и с шумом его выдохнул…

— День-то какой, Кузьмич, а? А тут воюй!..

— Когда-нибудь и войне будет конец, ваше благородие!

— Да, надо полагать…

По укоренившейся привычке — обязательно взглянуть на противника, выходя утром из землянки, — Кобельков подошел к тому месту хода сообщения, где можно было встать. Несколько воткнутых в землю веток маскировали головы. Фельдфебель встал рядом.

Привычные глаза Кобелькова сразу же отыскали впереди за линиями наших и австрийских проволочных заграждений желтоватые линии подсыхавших окопов противника. Те же бойницы, те же пулеметные гнезда…

— Как и вчера!..

— Тихо, ваше благородие!.. Ишь только где погромыхивает. Должно и они чувствуют, какой у нас сегодня день. А пушки-то вон как далеко говорят…

— Да, — почему-то вздохнул Кобельков, вслушиваясь в отдаленный пушечный гул. — Где-то в гвардейском корпусе паляют…

Прошли в окопы и пошли ими. Часовые у бойниц, издали заметив начальника, вставали на стрелковые ступеньки и поворачивались лицами к бойницам: они должны были наблюдать за противником, но, так как наблюдать было не за чем, солдаты лодырничали. Перед ротным от солдата к солдату полз по окопам предостерегающий шепот:

— Кобель идет, Кобель идет!

— Как в землянках сегодня? — спросил поручик фельдфебеля.

— Одолевает вода, ваше благородие! Прямо измучились земляки, прямо страдальцы! Не зайдете ли?

— После зайду. Надо мне еще с батальонным поговорить.

Повернули назад, к землянке телефонистов.