Лоуренс Норфолк - Носорог для Папы Римского

И — падает. Затем приходит в себя от новых звуков, от какого-то назойливого шума.

Чьи-то голоса, крики певчих — он прав, началось: церковь, содрогаясь, съезжает с места. Он слышит, как ползут пласты глины — словно отливная волна. Всем своим существом ощущает он тяжесть этих камней, этого невидимого бремени. Ему кажется, что барабанные перепонки вот-вот лопнут от напряжения, от этого страшного шороха. Потом раздается грохот падения, скребущие звуки, так хорошо знакомые предводителям армий, берущих на разграбление города: хруст станового хребта, отчаянные вопли пытающихся пробраться к выходу монахов. Он бросается к дверям, из которых выскакивают братья, вбегает внутрь и падает на ходящий ходуном пол. Церковь движется. Из-под земли раздается ужасный рев, и задняя стена нефа обваливается. Поднявшись на ноги, он принимается подталкивать монахов: «Бегите к зданию капитула!» Пол дрожит, качается, проламывается посередине — и алтарь исчезает из виду. Приор пытается пробраться к линии разлома. В крыше тоже образуется провал, и черепица градом сыплется вниз. Плиты выскальзывают из-под ног. У него на глазах распадается и катится каменная кладка, и там, где была задняя стена, вдруг является море; он слышит плеск от падения камней. Он стоит на коленях, а над головой у него трещат стропила, и в образовавшиеся дыры можно видеть звезды. По воде бежит лунная дорожка — тьма над морем совсем другая, и пятна света на нем тоже другие. Приор как бы балансирует на грани между той и этой тьмой, тем и этим светом. И даже сквозь непрерывный грохот рушащихся дерева и камня он различает слабые всплески волн. В голове у него пульсируют и рокочут тугие приливы, а внизу, под ним, струятся течения — медлительные, тягучие и потаенные. А еще глубже, под спудом этих неспешных течений, лежит потеря, возместить которую церковь не сможет.

Сквозь жерло лишенного задней стены нефа Йорг смотрит на плещущуюся внизу воду и видит то же, что видел когда-то Лев. Он чувствует, как душу его заполняет гнев, испытанный давно ушедшим из жизни воином, как этот гнев хлещет через край, заливает сломанные балки, разбитую кладку, черепицу, сыплющуюся на пол. Лев снова стоит здесь, на самом краю мыса, видит лениво ползущие к берегу желто-серые воды, но единственная его цель, единственная его награда исчезла, скрылась. Вотще пытается он отыскать взглядом стены и крепостные валы, храмы с их идолами, людей и их деяния, дома и широкие мощеные улицы, расслышать глухой ропот голосов, звуки шагов — шум несуществующего города, Винеты. Его церковь сметена: то, чего он так долго боялся, произошло. Это случилось снова. Но теперь Йорг знает, как следует поступить.

Приглушенный грохот прокатился по Ахтервассеру, через узкий Твеленский пролив, протиснулся между Гормицем и Гницем, расправился и наконец достиг спавшего в своем сарае Вильфрида Плётца. Свет еще не забрезжил сквозь отверстие для дыма, и птичьи трели и крики чаек еще не нарушили ночной тишины, а он уже протер глаза, зевнул и понял, что, хотя до рассвета еще осталось несколько часов, спать больше не хочется. Значит, не видать ему заслуженного отдыха, будет он теперь крутиться да вертеться, пока заря не выжмет хоть немного света из прижимистых осенних небес и ему не придется вставать и пялиться в новый день воспаленными от усталости глазами. Вот досада! Впрочем, проснулся он не без причины: ему слышится какой-то странный шум. Может, шторм надвигается? Он еще раз зевнул и потянулся. Да, но что же это все-таки за грохот? Непонятное дело, непрошеное, недоброе… Плётц выругался.

Вопрос этот по-прежнему донимал его, когда несколькими часами позже — поспать так ведь и не удалось! — он плелся через весь остров к ферме Брюггемана. Он постучал, подождал, пока Матильда, жена Эвальда, его хозяина, не разбудит мужа. Затем они поволокли лодку к воде. За докучливым занятием Плётц почти забыл, из-за чего проснулся, а когда начал привычно распутывать сети, то совсем отвлекся от своих размышлений. И если бы Эвальд не развернул лодку на правый борт и не направился на северо-восток, вдоль берега, вместо того чтобы поплыть налево, где лучше ловится, Плётц об этом шуме вообще не вспомнил бы. Да и кто он такой, чтобы спорить? Вот его отец, он тоже никогда не спорил, а если б посмел, так папаша Эвальда живо выкинул бы его за борт. Однако… Здесь и туманы по утрам гуще, и воды беспокойнее, а на дне коряги, и ничего не стоит порвать сети.