Франц Фюман - Два рассказа на античные сюжеты

Зевс воззрился на нее: о чем это она?

— Иксион станет похваляться перед смертными, что разделил ложе с супругой Зевса, и те, на земле, поверят, ибо откуда им знать правду?

Зевс все еще держал руку Нефелы, но взгляд его был устремлен на Геру, на ее тело.

Она не выдерживала долго его взгляда, словно бы небрежного и вместе с тем намеренно уязвляющего, — взгляда, каким он смотрел только на нее, на ту, в которой всегда чувствовал сопротивляющееся ему достоинство. Хорошо, тучка — его создание; пусть Зевс поступает с ней как хочет; но Гера отомстит его любимцу: горе Иксиону, если только он посмеет заключить эту тучку в объятия! Она уже желала, чтобы он сошелся с Нефелой, и чтобы принял ее за Геру, и чтобы смертные узнали об этом, и чтобы их смех уязвил Зевса; да, теперь она желала этого.

Но оставаться здесь больше не могла.

Его взгляд Гера не выдерживала долго. Она повернулась и пошла на Крит, на Иду, в любимый храм, где она сидела когда-то на троне, а он лежал у ее ног. Зевс не удерживал ее. Нефела сияла от счастья.

Когда пришло время трапезы, Зевс посадил Нефелу на место Геры; ее чувства подсказывали ей, что она должна делать: она знала, что Зевс — Повелитель, и видела, что соперница освободила ей трон. Никто из богов не заметил подмены.

Зевс привел Нефелу в покой, схожий с его опочивальней. Она думала, что он ляжет рядом с ней на ложе, но он сказал смеясь: «Подожди!»

Она осталась ждать.

Зевс снова пригласил Иксиона к себе. Гера узнала об этом от своей посыльной, вороны, и поспешила в Фессалию; ворона летела впереди.

Иксион поднимался на Олимп и видел только ее, Единственную, казавшуюся ослепительной горной вершиной, в сверкании снегов, в сиянии небес, в пене облаков; этот блеск и эта осанка! Он не чувствовал усталости; Зевс влил в него силы, и он с легкостью горного оленя взбирался вверх по кручам и чувствовал: настал его день! Над ним, в вышине, с криком пронесся орел. Во дворце его принял верховный бог; Нефела сидела на месте Геры.

Зачем это делал Зевс? Так ему захотелось. Он играл в неведомую ему прежде игру, которая снова подтверждала его могущество, а то, что Гера была уязвлена, только разжигало его. Он подвел Иксиона к Нефеле, и она поняла, что незнакомец предназначался ей, но она также знала, что за этим незнакомцем стоит Он, Сам, цель ее вожделений, и, угадав, чего добивался от нее Единственный, склонилась, сияя, к Иксиону. В глазах его вспыхнул огонь желания: эта дразнящая плоть, угадываемая под скрывавшими ее одеждами. Они безмолвно сидели рядом, предназначенные друг для друга, и совершали трапезу; боги сконфуженно молчали. Зевс развлекался. Из богов только один Аполлон заметил подмену, и это вызывало у него возмущение.

Но он не вышел из-за стола.

После трапезы получилось так, что Иксион остался наедине с той, кого принимал за супругу Зевса; она привела его в свой покой, и он принял его за опочивальню Державного. Пена облаков. Иксион жаждал утолить свою страсть, Нефела чувствовала, как в ней все сильнее разгорается желание, но оно остается неутолимым; тут даже Пан оказался бы бессилен. Она ощущала — и все острее — только пустоту, разверзнутая бездна могла заглатывать и заглатывать, а Иксион, устремившийся в эту бездну, уже чувствовал счастливое изнеможение.

Потом он заторопился на землю.

Она попросила, цепляясь за него: «Побудь еще!» Но он высвободился. Она сказала умоляющим голосом: «Приходи снова!» Он возразил: «Приходи сама ко мне, в мой дворец, на мое ложе».

Она хотела кивнуть и не посмела: она не знала, угодно ли это Повелителю.

Иксион видел ее горящие глаза, у него мелькнула мысль: может, мне похитить ее, и вдруг ощутил трепет во всех членах — явный признак немощи, полного изнеможения и понял: он дерзнул на то, что ему не по силам.

Но это длилось всего лишь мгновение.

Иксион повернулся и покинул опочивальню. Дворец был объят тишиной, вокруг ни души, только Гермес дожидался у врат, чтобы спустить гостя Повелителя с заоблачных высей. Он обвил его своей рукой, и Иксион почувствовал себя невесомым. Они тихо скользили вниз; два клубящихся облачка. Внизу — Фессалия, дремлющая в вечерних сумерках, и высоко вознесшийся дворец. Иксиону хотелось крикнуть вниз, туда, где раскинулась его земля, что он обладал Герой, прокричать облакам или хотя бы поделиться этим с Гермесом — как бы между прочим, по-приятельски небрежно; но, побоявшись вновь ощутить трепет во всех членах, сдержался, затаил свое счастье в себе.