О`Санчес - Лук и армия (сборник)

– Озаботься, чтобы воину было где свою образованность применить…

Лук, согласно высочайшему повелению, полторы недели не вылезал из жестоких кухонных нарядов, но один минус нейтрализовал другой: деды простили ему безумную выходку и вообще…

Комбат не забыл своего «крестника», да и Лук не все, но кое-что понял, во всяком случае, оценил великодушие комбата…

– Чем занят, Лук?

– Изучаю первоисточники, товарищ гвардии п'олковник! Пятьдесят четвертый том работ Ленина.

– Угу. А не альбом ли дембельский рисуешь?

– Никак нет, такими глупостями не занимаюсь…

– Крючок застегни.

Пронесло, дальше свалили…

Комбат не верит Луку, а зря: своевольный Лук действительно игнорирует все эти альбомы и аксельбанты, и действительно изучает последний период жизни вождя. Он пока свято верит в коммунистическую партию и в Ленина, ненавидит Сталина, только пытается для себя разобраться, почему в стране в целом – победили ленинские идеи, а в окружающей действительности – торжествуют гнилые пророчества ренегата Каутского. И еще он очень любит придумывать слова и фразы, но это так, хобби от нечего делать, чтобы время до дембеля скоротать…

«… этой весной увольняются в запас. А для молодых воинов-моряков, прибывших им на смену, они просят исполнить любимую песню и „Полевая почта юности“ с удовольствием выполняет эту просьбу…»

Лук сидел на топчане и рассеянно почесывал спину, утомленную складками от небрежно постеленной шинели. Чтобы вырубить этот гундосник, надо еще встать и сделать как минимум пять шагов…

Лук грозно стукнул кулаком по тумбочке и довольный захохотал, теряя тапочки с босых ног: до него вдруг дошел садистский юмор дальневосточных дембелей.

– Ты чо, Лук, обкурился? – В раздевалку сунулся чумазый солдатик, похожий на морскую свинку в очках.

– Нет. Тихо, не мешай слушать… – Степа, «черпак» и младший кочегар, перехватил крюк-кочергу «на караул» и тоже стал было вслушиваться с серьезным видом, но не понял ничего.

– А по-моему обкурился, – продолжил он тему, но не сразу, а чуть погодя, когда песня закончилась, а небритые щеки Лука утратили сияние.

– Нет, Степа. Природа и Партия выковали меня назло наркотикам, я даже от портишка и водки пьянею. А от «дури» меня корежит совсем уж невыносимо и весь мой кайф от нее – блевать на трезвую голову. Это у нас Купец с Князем два сапога-кретина, только бы им смеяться. Ты же видел.

– Действительно. Так вон ее сколько, Купцу и Женьке Румянцеву до дембеля хватит.

– Не хватит. Я весь мешок только что, где-то часа полтора назад, пока ты обедал, по трубе архангелам отправил. С безбожной целью: смешать там, на месте, религиозный дурман с рукотворным и вышибить таким образом клин клином..

– Это… как это?

– Сжег. Откровение мне было, Степа: или я его спалю, или он нас перед дембелем.

– Он – это «план»?

– Мешок. Или она, анаша гашишевна.

– А как же Купец с Женькой? – Степа, без пяти минут дед, так и не выучился «стариковской» наглости и спеси. Маленький, толстый, рассеянный уклонист-расстрига, он мучительно завидовал тем, кто научился, а сам – не умел. И никто его не боялся, и никто не спешил выполнять его приказы, даже Князь, который периодом младше, а уже демонстрирует не по годам… Но все-таки Князь еще салабон и его попранные интересы никого не колыхали, даже Степу. Другое дело – Купец и Румянец, кочегар из Вайялово и бывший кочегар, предшественник Лука, пойманный в самоволке и низвергнутый из кочегарского Эдема. Поэтому ожидаемый гнев двух дембелей представлялся ему нешуточной грозой. Лук, правда, тоже дембель, но все-таки…

– Женька осёл, – ответил Лук на не высказанную Степой мысль, – но земляк, и я с ним добром поговорю. А вот Купец позавидует мертвым. Он ведь, паскуда, у себя хранить побоялся, мне в шкафчик подсунул.

– Так это же его шкафчик?

– Его – в Вайялово, а здесь все мое, пока я здесь. Ты понял?

– Да понял, понял я, чего ты сразу заводишься…

– Сгною. Купца, в смысле. Завтра он как раз мыться придет. Он у меня помоется.

– Да, хорошо бы. Но это уже без меня, Князь посмотрит, а моя смена кончается.

Лук хорошо продумал предстоящую месть и предвкушал ее…

Нет, но все-таки что-то неладное творится с человечеством, нехорошее…

Лук вспомнил, как осенью он, с помощью армейской пилотки и баночки технического эфира на себе продемонстрировал дружкам, что такое эфирный рауш-наркоз, или, в просторечье – «мультики». И как потом по всему батальону стоял густой эфирный запах. Кто-то раз попробовал, а кто-то – пять, а были прозелиты, которые истребляли по десятку баночек за день, из расчета: одна баночка – один сеанс… И это сумасшествие продолжалось до тех пор, пока в первом батальоне полностью не были истреблены все немалые запасы эфира…