Евгений Гришковец - Сатисфакция (сборник)

И если взять эту сумочку, красивую и изящную, и высыпать её содержимое на пол, а рядом поставить саму сумочку… то невозможно представить, что всё то, что высыпалось, можно обратно затолкать. Высыпавшееся очевидно больше, чем сама сумочка.

Значит, нечего туда заглядывать. А то заглянешь — и перестанет нравиться и сумочка, и, не дай бог, женщина.

Вот видите! А это совсем простой пример устройства. А есть намного более сложные примеры. Перескочим сразу несколько ступеней сложности. Разберём ситуацию. А ситуация устроена куда сложнее, чем любой предмет или даже весьма сложный механизм.

Вот такая ситуация: мама меня любит.

Это нормально!

Если бы мама меня не любила — это было бы ненормально. Она моя мама, я её сын. Тут и других причин искать не стоит. Любит. Любила раньше, любит сейчас и на перспективу. Любит в любом возрасте. Любит с такими руками, ногами, лицом, голосом… А тут, собственно, на кого пенять?..

Но главное в этой ситуации — это то, что мама меня любит всего! Всего, понимаете?! Целого! Всего меня!.. Ну, понимаете?! Всего. Це-ли-ком!

Но, допустим, сижу я дома и состригаю ногти. Состриг, собрал остриженные ногти и понёс их выбрасывать. Но не заметил, как один упал и остался лежать на полу.

И он маме уже не нравится!

А что случилось? Ещё минуту назад это был я, который нравился!

Но самое забавное, что и мне не нравится! Если я сомневаюсь, что это мой…

А чей может быть ноготь на полу у нас дома? Либо мой, либо человека, с которым я живу в одном доме и тоже его целиком люблю. Но не нравится и неприятно брать в руки.

Вот такая ситуация.

И про это как трудно говорить. Но так хочется. Трудно и хочется. Трудная тема. Тема ускользающая, сочащаяся сквозь пальцы. Её трудно удержать! Нужны примеры…

И у меня есть очень хороший пример…

Вот он.

Возьмём, например, и посмотрим на анатомическую схему человека. Что мы видим? Казалось бы, мы видим то, как мы устроены. Но почему мне неприятно и даже страшновато на это смотреть? Ну, во-первых, я сильно сомневаюсь, что у меня внутри всё так же аккуратно и наглядно, как на этих схемах нарисовано. А во-вторых… А зачем мне знать, что всё это у меня внутри, если я не медик? Не надо мне этого знать, как не надо было знать про железнодорожников, если я не железнодорожник. А я не медик и не железнодорожник.

Но мне в школе на уроке анатомии показали эти схемы, и я сразу испугался. Почему? А потому, что с тех пор мой организм разделился для меня на два организма. На тот организм, который я знаю, и на тот, который мне неведом.

А что значит «организм, который я знаю»? А это тот организм, который мне понятен. Я же знаю, сколько мы с моим организмом можем поднять килограммов, сколько можем пробежать, проплыть. Я знаю, в какой позе мы с моим туловищем любим спать, какая нам, на мой взгляд, подходит одежда. Я знаю, какую мы предпочитаем еду и от какой еды нам с моим телом становится плохо, а от какой еды мы с моим организмом перестаём помещаться в наши брюки. Это я знаю. Это мне понятно.

И где заканчивается понятный мне организм и начинается этот, с анатомических схем?

А ведь то, что изображено на этих схемах, у меня внутри. А то, что у меня внутри… Я всему этому не доверяю. Я всего этого боюсь. Потому что то, что у меня внутри, только и делает что грозит мне смертью!

И ещё, я ведь то, что у меня там, внутри, никак не контролирую… А это мне обидно!

К примеру… Вот я несколько часов назад принимал пищу. Попросту и точнее сказать, я ел. Ел еду, с удовольствием. И теперь у меня внутри, в животе, происходит некий процесс. И я догадываюсь, что этот процесс не закончился. Но я не могу его силой мысли, воли и желания ни ускорить, ни замедлить. Оттуда, изнутри меня, поступают мне сигналы о состоянии процесса. Поступает сигнал — и я иду исполнять.

Без вопросов!

А кому задавать эти вопросы?

Или у меня глаза моргают. Они сами моргают. Я не даю им команду моргать. Я об этом вообще не думаю. Даже если я захочу не моргать и постараюсь не моргать… Они же моргнут. Сами! Хотя я хочу не моргать.

Или лечили мне зуб и недолечили. Сказали: «Завтра придёшь, долечим». А в зубе осталась дырка с острым краем. И язык в эту дырку лезет и край этот острый ощупывает. Вот он лезет и лезет туда. Весь вечер. И не даёт мне покоя. И я приказываю языку: «Не лезь!» — и понимаю, что язык — это же часть меня. Это я. А он лезет.

Или щёлкаешь орешки, или ешь чипсы и думаешь: «Хватит уже. Надо остановиться. Должно же быть какое-то чувство меры». Но сам остановиться не можешь. И, чтобы прервать этот процесс, откладываешь пакет с чипсами в сторону. Но потом забылся, разговорился с друзьями, и рука сама раз — и в пакет, а потом раз — и в рот.