Дарья Симонова - Узкие врата

Не осталось в теремке ни дневной кукушки, ни ночной. Остался Матвеев – кукушка сумеречная, промежуточная. Да и не в теремке она вовсе. Ласково стелет… но не спит. Однако – стелет. Однажды подкатил издалека. Замялся сначала. Их разговоры всегда имели строгую тему. Либо насчет душевных коллизий и горбатой жизни, либо что-нибудь про редких бабочек, пробковые деревья, Бежара, Камю. С Матвеевым, человеком распыленной эрудиции, можно было болтать о чем угодно. И вдруг, промокнув лоб платочком, он выстрелил предложение:

– Инга, может, вам хоть когда-нибудь отдыхать? Съездить на море…

Матвеев знал, что она не берет отпусков – зачем?! Они обернулись бы бестолковой грустью. А море – тем более. Инга содрогнулась от такой перспективы. Увидеть то море, родное и предательское… С тех пор как Инга канула в балет и тронулся поезд, увезший ее к северной колее, она у моря не бывала. Фантастика! Ее не понимали… Как не съездить к матери, ведь ты же, дескать, маленькая была, должна была к маме хотеть, даже и к плохой маме. Она и хотела. Но не поехала. Ведь пришлось бы возвращаться; умирать вторым, пятым, двадцатым дублем… Матвееву ответила:

– Мне кажется, у меня двойной порог чувствительности. Бить станут ногами смертным боем – буду выть, но выживу. А вот посмотрю на южное море – подохну. Кажется.

– Инга, что за детство! Не о вашей родине речь. Мы совсем на другой курорт рванем!

– ???

Мы?! Проговорился – и сам застыл, видать, хотел размазать нескромное предложение на целый вечер, смущался, а за языком не уследил. Инга сделала вид, что это лишь фигура речи и никаких предложений она не получала. А Матвеев что же, дурак, чтобы повторяться.

Почему так?! Да потому что! Даже если бы и развлеклись, потом снова сумрак: у него – семьи, Инга не жена по определению, что позволено быку, то не позволено Юпитеру, таково ремесло… И сколько можно уже об этом!

Нелли когда-то зудела:

– Обращая поклонника в мужчину, поклонника теряешь, а мужчину – еще вопрос, обретаешь ли. – И кисло добавляла: – А с тетками наоборот. Снизойдут до почитательницы – так она до конца дней своих обожать кумира будет… Вон один Марк со свитой «мамочек» чего стоит!

Марк после Славкиного бегства – главный партнер. Удивительная паскуда! Красив по-девичьи. Но не голубой, просто выпала ему смазливая масть. Иные эстеты признавали Ингу и Марка лучшим дуэтом. Инга про себя благодарила судьбу, что танцевать с ним выпадало редко. Чтобы любить Марка, пусть даже условно, Инга перед спектаклем полчаса отводила на тренинг. По принципу «представь, что он – персик». Принцип, конечно, достался от Олеськи; объясняла она по молодости подруге-недотроге технику страсти. С Марком – аналогично, чтобы не поморщиться, нужно было натрудить мускулы воображения. Вне класса и репетиций Инга его избегала и лишь по случаю узнала, что он тоже детдомовский. Взбалмошно судьба перебирает кошек из одного лукошка: одного – на перинку, другого – в подпол. Инга не умела истолковать иначе, хотя Нелли и запрещала жалость к себе под любым соусом.

Но Марково житие и Ингино – небо и земля, он вечно в домах привилегированных с консьержем, и жена у него из знатного семейства, и дамочкам он нравился не последним у раздачи. А все не впрок, мужчинам красивым жизнь на удивление не в радость. Только профанам кажется, что те как сыры в масле, и женщины гроздьями виснут. Чушь! Мужская красота – ошибка природы, дурной знак. Марк все время вертелся в кругу холеных «мамочек», это уже вошло в анекдот; всерьез считал, что если постбальзаковских лет дама не западает на молодых, так то чисто по морганатической стыдливости. При виде его Инга инстинктивно ощетинивалась, как животное, почуявшее потустороннюю нечисть: в Марке было нечто синтетическое, кукольное, как если бы его тело совсем не пахло или не отправляло естественных нужд. Но пусть зачтется Марку то, что в паре с ним Инга притронулась к славе земной, и на той волне прибило к ней Сашку. Чем еще большим могла подогреть пугливая слава…

Если вспомнить, как пришла Сашка… Она искала свой маленький смысл. Сашка говорила: Большой смысл – священная тайна. Человеку вряд ли дано узреть свой Большой смысл. Разве что заболеть этой идеей, принять схиму, забраться в шкуру юродивого, требуя аудиенции у Великого Трона, одним словом, спятить. А маленький смысл вполне постижим, он катается по земле, как мячик, хватай его и живи с миром. Он – в наших жилах, в нашей крови, во тьме кромешной, через которую пролегает путь, в глазах, которые вечно боятся, в руках, которые должны делать, в капле, которая точит камень, в камне, который так медленно стачивается…