Михаил Барановский - Форточка с видом на одиночество

Из моего окна, прежде всего, вычленялась резкая горизонтальность покойника, его категорическая перпендикулярность всему живому во дворе. И в этот момент в небе послышался гул моторов, и авиалайнер ТУ-154, тяжело набирая высоту, вынырнул из-за крыши и скользнул тенью: от гроба и дальше – вдоль двора. И могло показаться на секунду так, будто это душа умершего соседа отлетела на могучих крыльях Аэрофлота куда-то в лучшие миры. Куда для каждого из нас билеты забронированы на разные даты и всегда только в один конец. И рейс не отменят из-за плохой погоды или из-за забастовки диспетчеров, или из-за отсутствия керосина, или по каким-нибудь иным техническим причинам. А вместо взлетной полосы с веселыми огоньками – две старые, потрескавшиеся табуретки.

В детстве я часто с интересом наблюдал подобные картины.

Случалось, что какой-нибудь старик или старуха из нашего двора умирали. И тогда гроб с телом выносили вот так же из подъезда и выставляли на всеобщее обозрение. Играл духовой оркестр. Мама всегда говорила: «Закройте окно. Не могу слушать эти звуки!»

А мне особенно нравилось, как толстый дядька с огромным барабаном на животе бил по натянутой коже здоровенной колотушкой. Покойник утопал в цветах, из которых, как правило, торчал какой-нибудь желтый крючковатый нос. И я пытался опознать по этому носу соседа или соседку. Мне представлялось непростым делом обнаружить в трупе сходство с некогда живым человеком. Потом приезжал катафалк и увозил гроб с мертвецом на кладбище. Музыканты чехлили инструменты и уходили. Соседи разбредались по квартирам. И только цветы, разбросанные у подъезда, еще какое-то время напоминали о чьей-то смерти.

По жизнеутверждающей мысли моего сына, «похороны – это когда людей сажают в землю, и они там выздоравливают».

Вечером я пошел в ресторан на свадьбу к мало знакомым мне молодоженам. И меня заставили сказать тост.

Я сообщил, что был сегодня уже на похоронах и вот теперь на свадьбе. Такой насыщенный выдался день. И что второе событие мне нравится больше. Я пожелал им, чтобы дорога, по которой они с сегодняшнего дня пойдут, рука об руку, была им пухом.

И еще, чтобы они были трижды счастливы.

Все запрокинули головы и влили в себя граммов по тридцать водки, не чокаясь.

Невеста была, как смерть – вся в белом.

Громко звучала плохая музыка.

Рядом со мной за свадебным столом сидела женщина лет тридцати пяти.

– Почему вы все время молчите? – обратилась она ко мне. – Совсем меня не развлекаете!

– Я вообще мурло, – ответил я.

– Кто? – не расслышала она.

– Мурло! Нудло! – прокричал я ей в барабанную перепонку.

– Мудло?

– Не мудло, а нудло!

– А-а… Нудло лучше.

Когда я предложил положить ей черной икры, она вдруг оживилась и сказала, указывая вилкой в свою тарелку:

– Какая мрачная ирония – черная икра и осетрина воссоединились…

– Как вас зовут? – тут же поинтересовался я.

– Маша.

– Маша, давайте оставим молодоженов?

Она сказала, что хочет дождаться демонстрации окровавленных простыней.

– Невеста уже третий раз выходит замуж, – напомнил я.

– Судя по всему, вы со стороны жениха?

– Я независимый эксперт.

– Это правильно. Независимость – это хорошо. Выпьем за это!

И мы выпили за независимость. Потом за толерантность. Потом за взаимопонимание. Потом за любовь. Потом мы ушли ко мне.

Я слышал, как дворники скребли лопатами за окном – выпал первый снег. Пришла сороковая зима моей жизни. По телевизору сообщили, что лет через шесть солнце может взорваться, нагревшись до критической температуры. Неужели я стану свидетелем конца света? Неужели солнце действительно лопнет, как электрическая лампочка, и мир погрузится в вечную тьму и бесконечную зиму?

Я засыпал, съежившись под тонким покрывалом. И вдруг почувствовал, как кто-то укрыл меня пледом. Еле заметно, беззвучно. Мне сразу стало тепло и уютно.

Многие годы никто не укрывал меня.

Пройдя сквозь одиночество, обиды и разочарования, я привык во всем полагаться только на себя. Я уже давно не жду какого-то особого внимания к собственной персоне, не говоря уже о заботе. Возможно, я лишь чуть-чуть надеюсь на то и другое.

Когда я жил с родителями, мама укрывала меня пледом. Не помню, укрывала ли меня жена. Мне кажется, многие даже не задумываются над тем, как это важно, – знать, что если ты вдруг замерзнешь в неудобной какой-нибудь позе, заснув перед телевизором, то тебя не оставят околевать, как бродячего пса на едва теплой крышке канализационного люка. Что чьи-то заботливые руки накроют пледом эти скованные сном сто семьдесят беззащитных сантиметров, эти шестьдесят пять килограммов пока еще живого веса.