Олег Афанасьев - Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь

Скандал был грандиозный. И наряд-то подняли лишь за самый последний месяц, углубляться, догадываясь, что может случиться дальше, не стали. Ночь и потом целый день ездили по городу. Истцы решили в конце концов, что предприятие в ближайшее время по мере надобности выполнит все те работы, которые не делало, но записало, что делало. Волчок, конечно, был разжалован в рядовые.

— То вознесет его высоко, то кинет в бездну без следа. Я всегда говорил, что кому суждено сгореть, тот не утонет, — веселился он, лицо его, в последнее время волевое и озабоченное, как бы разгладилось, прояснилось.

Между тем, происшествие очень облегчило жизнь предприятию. Чтобы не повторять ошибок, придумали предварительную оплату труда. То есть сначала заказчик, как бы уже наперед зная за что, должен был оплатить необходимую работу. Шантажировать теперь можно было вполне легально.

— У нас предварительная оплата! — выкрикивали в лицо заказчику мастера. — Сначала вы платите, потом мы работаем.

Умные и опытные сразу же вступали в переговоры:

— Ладно, а сколько ты хочешь?

— А что ты можешь и чего тебе там понадобилось от нас? — и быстренько договаривались.

Глупые начинали бегать по инстанциям, и кой-чего добивались, но было это, видно, нелегко, потому что глупых с годами делалось меньше и меньше.

Волчок же, помогший системе усовершенствоваться, покатился вниз. Очень уж сильно он пил. И чем дальше, тем безудержней. Работать совсем не хотел. Договорится, возьмет аванс, а ничего не делает, все его ищут, просят, угрожают.

Потом они с Вадимом подрались в ресторане и попали один на пятнадцать, второй на десять суток. Вскоре после этого Вадим почти бросил пить (сравнительно с прошлым, конечно), а Волчка заставили уволиться по собственному желанию.

Сначала Волчок поступил в организацию, занимающуюся ремонтом и строительством хлебопекарных печей по Ростовской области. Рад был. Какое-то дело удалось лихое провернуть, звал Вадима к себе. Но вдруг уволился. Еще куда-то поступил ненадолго. Наконец объявил себя вольным человеком. Зловещие о нем пошли слухи. Ходит в обеденное время по учреждениям и ворует арифмометры, пишущие машинки… Еще ходит по частным домам и штрафует за воровство электроэнергии, которое в Ростове было делом, кстати сказать, обычным… Еще в дни зарплаты умудряется получать за других деньги в разных СМУ, где люди плохо знают друг друга… Берет в пунктах проката холодильники, магнитофоны и продает…

За холодильники, самое безмозглое из своих дел — ведь на себя, по собственному паспорту их записывал, и получил четыре года.

Вадим на суд не пошел. Слишком тяжкое впечатление произвел друг, когда получил повестку. Он через силу смеялся, прикидываясь беспечным.

— Обложили как медведя. А что делать?.. Да оно мне, наверно, и надо. Вылечусь от алкоголя, вернусь здоровеньким. Думаю, думаю, целыми ночами думаю — ничего не могу придумать. Надо мне туда! Скажу, что алкоголик, буду отбывать и заодно лечиться. Там вообще-то весело. Попадаются остроумнейшие люди… Ну а ты как? Завязанный?..

— Почему же? Все в жизни сводится к тому, чтобы соблюсти меру.

— Здоровье укрепляешь…

— Не только. Вот копаюсь в книгах, стараюсь понять, кто мы такие и с чего пошло.

— И как же?

— Нас погубила сила.

— Здорово! С каких это пор сила сделалась губительной?

— В истоке был, конечно, страх. Желание проявить силу — следствие.

— Отчего же страх?

— Да мало ли. Печенеги, половцы, татары. В конце концов мы захотели великой силы, чтобы никого не бояться и всех подчинять. И поползли во все стороны. И это нас погубило.

— Не понимаю.

— Была такая теория, чтобы славянам если не объединиться, то хотя бы крепко дружить. Вот бы и держаться этого. Вышло же, что мы поползли в разные стороны. Зачем, например, понадобился Кавказ? Кавказцы на нас совсем не похожи, ничего мы там не изменили. Или Средняя Азия? Дальше хуже. В Корею полезли, в Маньчжурию. Дома же, именно в России, обернулось рабством, потому что силу надо как-то питать. И просто очевидно было, что в империи рано или поздно все вверх дном перевернется и станет еще несправедливее.

— Но почему же несправедливее?

— Потому что рабы есть рабы и ничего, кроме рабства, не знают.

— Умная же ты сука! Только почему ты в печниках торчишь? Ты вроде патриот, а деньги даром получаешь.

— А что мне делать? Помогать начальству укреплять нашу шарагу, в то время как мне хочется ее разогнать? Или снова на завод пойти сделаться горбатым? Некоторую пользу я приношу и по меньшей мере искренен.