Евгений Алехин - Третья штанина

Мы разошлись с Лешей по разным аудиториям, наконец началась консультация. Мы сидели с Седухиным и Лемешевым и веселились втихую. Мне дико хотелось в туалет. Женщина рассказывала о мастерской сценарной, в которой она будет вторым мастером, и о первом экзамене. Литературный этюд, шесть часов. Да можно роман написать за шесть часов – хихикаем мы с Седухиным и Лемешевым. А в аудитории сидит множество юных графоманов и графоманок, вот бы прямо сейчас расстрелять их всех, думаю. Ох, прямо сейчас. А мне хочется в туалет, я встаю и говорю, извините, пожалуйста, а самого трясет.

– Да ничего, – говорит женщина. Татьяна Артемьевна, так ее зовут, как она сказала. Я выхожу, и скорее в туалет.

И стою, а пописать не могу. Стою над унитазом, как страус, боже мой, плохо как. Наконец пописал, а приятно не стало. Надо меньше пить, что со мной? У меня простатит или (и?) все-таки есть трихомонады, плюс биовары уреалитикум я недолечил? – Я же пропил курс вильпрофена, я должен быть здоровым, что творится с моей мочеполовой системой? И стою над унитазом, как будто повис в открытом космосе, через невесомость плыву обратно в аудиторию, но мне тут же опять надо в туалет. А абитуриенты все задают вопросы. Да что это со мной, говорю Лемешеву и Седухину, Седухину и Лемешеву. Лемешев шутит что-то, Седухин шутит что-то. Я терплю минут двадцать, но чувствую, что сейчас в штаны припущу, как же мне плохо. И опять встаю.

– Извините, пожалуйста, – говорю, – мне очень надо выйти. Не подумайте, что из-за неуважения.

А Татьяна Артемьевна, эта улыбающаяся женщина, говорит, ничего, только вот смотрит на меня, как на дурачка. А я опять стою над унитазом, как одинокий писк труса в темной ночи, так я стою, а не как мужчина с горячей конской струей. Хватит, никакого пива. Никакого пива, никакого алкоголя, но все-таки консультация заканчивается. В общаге я достаю тонометр и мерю давление: сто пятьдесят на сколько-то. Вот вам и отходняк. Нет, это не дело, голова моя болит, раскалывается, трясет меня. Весь день я отхожу, нервничаю, пытаюсь почитать.

Один раз я подошел к телефону-автомату, который висел у нас на этаже. Я вставил карточку и стал набирать номер. Я думал, что нужно сказать ей, как она мне нужна, как мне плохо без нее, но номер не набрался. Я проговаривал в уме: Надя, можно приеду к тебе, мне совсем нехорошо тут, можно я приеду к тебе, и нам будет хорошо вместе. Но соединения не было. Я так растрогался, понимая, что она мне очень нужна, но я сказал себе: если еще раз не дозвонюсь, справляюсь без ее помощи. Было занято. Я сам должен был справляться со своими проблемами, никто не виноват, что мне с похмелья мир кажется таким страшным, что мне становится так одиноко, что мне хочется лежать в кроватке, а чтобы рядом была девушка, которая бы меня оберегала. Сам справляйся, сволочь, слишком инфантильно с твоей стороны дергать Надю и снова причинять ей боль, засранец.

Кто-то мне предложил выпить коктейля, я сделал глоток, модный коктейль был в бутылках 0,33 л – Absenter, чушь собачья. Нет, если выпьешь, станет легче, но надо справиться, любишь кататься, люби и саночки возить, и, может, тогда кто-то там, наверху, увидит, что ты человек, а не говно на палочке. День идет, а мне плохо, ни у кого нет таблеток от давления? Нужно только успокоиться. Отходняк – дело тонкое. Мне все время кажется, что кто-то зовет меня по фамилии, то ли снаружи, то ли внутри моей головы, я лежу весь день и пытаюсь поспать, но вокруг постоянно кто-то ходит. Я в аквариуме похмелья, я жаба в липком аквариуме, и жаба вот-вот развалится на куски. Слишком много людей, мне никогда не уснуть.

Уже почти ночь. Мы сидим в коридорчике, тут что-то вроде импровизированной кухни и еще что-то вроде поляны для чесания языка, со мной сидят оператор Малой, оператор Юра, оператор Маша и продюсер Рома.

– Расскажи о своих творческих планах, – говорит мне Юра.

– Я задумал роман, – говорю, – но не просто роман.

Роман или, может, пока только повесть-метафора, говорю. Я давно это задумал и когда-нибудь напишу. Может, через месяц, а может, через год. Бывает такое уродство, когда человек рождается с членом взрослого человека. И несу что-то. Тонкое исследование души, взрослый человек – это просто-напросто младенец с большим членом. Он бродит по миру в своих ползунках с тремя штанинами. Об этом говорю. Потом я становлюсь остроумным. Мы все болтаем, ночь уже, я только чувствую, что голова моя пульсирует от давления. А мы все болтаем, у меня на нос давит изнутри, на глаза давит изнутри. Похоже, скоро мне конец, думаю, все вокруг из стекла, и стекло вот-вот треснет. Оператор Малой снимает меня на телефон, а я показываю этюд со шваброй. Она моя любимая швабра, но она мне изменила. Вдруг в голове у меня что-то взрывается, я падаю на колени рядом со шваброй. Начинается переполох. Я не чувствую рук и смотрю на все необычно, у меня теряется связь с миром. Я как будто маленький человечек, сижу в голове у своего тела-робота, которое отказывается исправно работать. А вокруг суета. Я сижу перед приборами, перед пультом управления в собственной голове, а приборы дымятся, все тело трясет. Я хоть и знаю о боли, но чувствую ее отдаленно. Зато мне очень страшно, страшно, что такая боль есть у меня в голове. Все будет хуже, чем в прошлый раз, я уверен, на этот раз точно конец.