Анита Мейсон - Ангел Рейха

– Лучше некуда, – ответила я и взглянула на часы. – Если мы не выйдем сию минуту, то опоздаем на концерт.

Мне удалось достать билеты на Девятую симфонию в исполнении оркестра под управлением Фюртванглера.

Это произведение всегда глубоко трогало меня. Но на сей раз удовольствие было малость подпорчено чувством вины. Когда мы вышли из концертного зала и принялись искать такси, Дитер сказал:

– Замечательно. Возможно, вторая часть несколько затянута. Пойдем в какое-нибудь тихое местечко. Я хочу поговорить с тобой.

– Мне тоже нужно поговорить с тобой, – сказала я.

Когда мы уселись в углу довольно шумного кафе, Дитер сказал:

– Я немножко волнуюсь. – Потом он вдруг сразу перешел к делу. – Мы довольно долго не виделись, и, когда я сегодня вечером шел на встречу с тобой, я сознавал, что на самом деле не имею ни малейшего понятия, осталась ли ты той самой Фредди, которую я знал.

Я смотрела в свою чашку кофе, жалея о том, что этот разговор начался.

– Но теперь я понимаю, что в конце концов мы остались близкими людьми, – сказал он. – Поэтому, Фредди, я снова завожу старый разговор. У тебя было время подумать. Я знаю, что небезразличен тебе; ты не раз говорила об этом и, в любом случае, ты бы не проводила столько времени со мной, если бы относилась ко мне равнодушно. Ты знаешь о моих чувствах. Они не изменились. Если ты выйдешь за меня замуж, я смогу дать тебе практически все, чего ты хочешь. У меня хорошее положение и хорошие перспективы. И ты сможешь летать сколько твоей душе угодно.

– Извини, Дитер.

Он опустил голову.

– Так значит «нет»?

– Нет.

– Наверное, мне не стоило заводить этот разговор, – сказал он после непродолжительного молчания. – Но я надеялся…

– Найди себе другую девушку, Дитер.

Я сказала это мягко, но глаза у него яростно сверкнули.

– Разве я не говорил, что мне не нужен никто, кроме тебя?

– Да, говорил. Это было четыре года назад.

– Четыре года ничего не значат, – сказал он. – Я не из тех мужчин, которые отступают, если женщина на протяжении четырех лет говорит «нет».

– Тогда бы будешь очень несчастен, Дитер, – сказала я.

– Ты никогда не скажешь «да»?

Я помотала головой.

– Какой же мужчина окажется достаточно хорош для тебя? – с горечью спросил он.

– Дело не в том, кто и насколько хорош.

– Ты по-прежнему встречаешься с Эрнстом Удетом?

– Дитер, Эрнст здесь совершенно ни при чем.

– Наверное, ты держишь меня за идиота.

– Очень жаль, что ты так себя ведешь. Мы так славно проводили вечер.

– Ну да, конечно. Полагаю, ты сняла здесь квартиру, чтобы быть поближе к Эрнсту.

– Я сняла квартиру, – сказала я, – потому что собираюсь работать летчиком-испытателем в Рехлине.

– Ты?…

По глазам Дитера я поняла, что он медленно переваривает информацию.

Совершив над собой заметное усилие, он проговорил:

– Прими мои поздравления. Работать в Рехлине – большая честь. По-видимому, они очень высоко ценят тебя. Ты этого заслуживаешь. Желаю тебе всяческого успеха.

– Спасибо, Дитер. Это благородно с твоей стороны. Надеюсь… Надеюсь, наш сегодняшний разговор не повредит нашей дружбе.

– Конечно нет, – сказал он.

Я хорошо зарабатывала. Я купила машину, «опель», и прокатила на ней Эрнста. Всего один раз: он терпеть не мог, когда за рулем сидел кто-то другой.

Я перелетела через Альпы на планере. Нас было четверо из Института планеризма – первая попытка беспосадочного перелета. Все мы финишировали благополучно; пресса захлебывалась от восторга: еще один триумф германской авиации.

Ох уж эти газеты! По любому важному вопросу они неизменно выражали единодушное мнение, которое неизменно совпадало с политическим курсом правительства. Но при этом настолько умно создавалась видимость разнообразия, придумывались настолько броские заголовки, печатались настолько впечатляющие фотографии, что…

Что мы даже не замечали, как все газеты просто послушно выполняют указания министерства пропаганды?

Нет. Что нас это не волновало.

Благодаря газетам я стала значительной фигурой.

Я стала знаменитой.

Забавно, что к популярности так быстро привыкаешь. Первые несколько дней вы нервничаете и пребываете в полной растерянности. «Неужели это я?» – думаете вы, когда вас ослепляют вспышки фотокамер и репортеры стенографируют каждое самое глупое ваше высказывание, а человек, которого знает вся страна, направляется к вам навстречу с широкой улыбкой и вытянутой рукой и во всеуслышание говорит, что для него большая честь познакомиться с вами. Через неделю все это уже кажется вам вполне нормальным, а через месяц вы просто перестаете замечать происходящее.