Анита Мейсон - Ангел Рейха

– Просто мне не понравилось, что ты с ним разговаривала, – сказал он.

– В чем дело, Дитер? Я имела полное право разговаривать с ним.

Он ничего не ответил.

– Ты хочешь сказать, что приревновал меня?

Он отпил маленький глоточек кофе.

– Да.

– Но ведь мы уже говорили на эту тему. Я думала, ты все понял. Я просто хочу оставаться твоим другом, и все. Между нами нет ничего такого, что давало бы тебе право ревновать.

Дитер избегал смотреть мне в глаза. Потом, словно преодолев некое препятствие, он вдруг сказал:

– Да, ты так говоришь. Только я не верю, что ты не испытываешь ко мне таких же чувств, какие я испытываю к тебе. Мне кажется, ты отвечаешь мне взаимностью, пусть сама не осознаешь этого. Думаю, ты скажешь мне «да» рано или поздно.

Тем летом происходило нечто, о чем никто не говорил вслух, разве только шепотом.

Штурмовые отряды. Теперь в стране насчитывалось два миллиона штурмовиков, и они все чего-то хотели.

Они были простыми людьми; они были бойцами. Они сражались за победу партии, и партия победила. Но они не получили обещанных рабочих мест. Рабочие места получили более умные люди, с более чистыми руками. И они не получили обещанной революции. Революция свершилась и прошла мимо них.

А они по-прежнему ходили по улицам. Маршировали. Улицы по-прежнему оставались для них плацем.

Они в десять раз превосходили численно вновь увеличенную армию и – по общему мнению – представляли угрозу общественному порядку. Они стремились заменить армию. Стать армией.

Оставалось ждать, как поступит Гитлер.

В конце июня мы с Дитером находились в Берлине. Однажды вечером мы с ним договорились с Вольфгангом вместе пообедать. Мы пошли в маленький, битком набитый ресторанчик, который рекомендовал Вольфганг, поскольку там хорошо готовили свинину с красной капустой.

Едва мы уселись, как начался спор.

– Я слышал, армия приведена в боевую готовность, – заметил Вольфганг, изучая меню.

– Где ты это слышал? – резко спросил Дитер.

– Там, где слышу почти все новости. В департаментских кулуарах.

– Департаментские кулуары славятся своими сплетнями.

– Эти нет. Они славятся своей осведомленностью. События быстро развиваются, Дитер. Ты знаешь, на чьей ты стороне?

– Разумеется, я предан Гитлеру.

Вольфганг насмешливо осклабился.

– А ты знаешь, на чьей стороне он? А сам он знает, на чьей он стороне?

Мне показалось, что Дитер сейчас ударит Вольфганга, но тут подошел официант. Мы все заказали свинину с красной капустой, только чтобы отделаться.

– Все уладится, – сказал Дитер. – Он решит проблему.

– Он решит, поскольку должен решить, но ничего не уладится. Ни армия, ни штурмовики не отступят. А Гинденбургу уже недолго осталось.

Дитер резко вскинул голову. Он кипел злобой.

– В твоем департаменте действительно широко осведомлены.

– Да, действительно.

– Должен признаться, я не понимаю, какое значение имеет состояние здоровья президента.

Мимо прошел буфетчик с бутылкой вина, и Вольфганг понизил голос:

– Гитлер хочет занять пост президента.

Дитер уставился на него.

– Он хочет объединить президентство с канцлерством, – сказал Вольфганг. – Тогда он получит абсолютную власть, никак не ограниченную конституцией. А для этого ему необходима поддержка армии.

– Это чепуха, и это предательство. Верность товарищам по партии для Гитлера важнее, чем желание заручиться поддержкой армии. Он никогда не пойдет на такое.

– Подумай над моими словами, – сказал Вольфганг.

– И что, по-твоему, произойдет? – спросила я.

– Он выступит против штурмовиков, старые они товарищи или нет Революционное краснобайство – сплошное вранье. Наш лидер – типичный буржуа.

– Ах ты ублюдок, – сказал Дитер.

Официант принес наш заказ, и потом весь вечер мы старательно говорили на другие темы, поскольку хотели остаться друзьями.

Я все еще находилась в Берлине, когда это произошло. В предшествующие дни слухи множились, и эсэсовцы в черных мундирах маршировали и проезжали в битком набитых грузовиках по улицам.

Однажды в пятницу днем я шла по Александер-плац, когда мимо меня пробежала группа штурмовиков с растрепанными волосами и дикими глазами. Через несколько минут я увидела толпу штурмовиков, медленно втекавшую в казармы. В тот день все они получили месячный отпуск.

Расстрелы начались той же ночью. В роли палачей выступали эсэсовцы и полиция. Армия оставалась в стороне.