Иосиф Гольман - Любовь заказывали? (сборник)

– Местного розлива, – пробормотал Глеб. Он незаметно набрался, а еще предстояло проехать с полста километров. Правда, Еремеичев уже дал ему пару телефонов – если возникнут проблемы с ГАИ.

– Не местного, – сказал Иван. – Московского. Приехала три года назад. Детей больных растит в детдоме. Ненормальных.

– В Синдеевке – детдом? – удивился Глеб.

– Она и организовала. Нашла меценатов, набрала денег. Связи у нее дальние. Меня вот тоже поддаивает. Детдом как игрушка. А сама тоже чокнутая, – вдруг прорвалось у Ивана.

– Чем же она чокнутая? – заинтересовался Глеб.

– Головой, – ответил Еремеичев. – Уехать из Москвы, от папы с мамой, от денег – и отдать жизнь дебилам…

– Если она такая дура, чего ты за нее переживаешь?

– Майка не дура, – вдруг глубоко вздохнул Иван. – Я ей даже в чем-то завидую…

Так в жизни Глеба Железнова впервые промелькнуло немодное ныне имя Майя.

Последние полсотни верст до Синдеевки Железнов добирался долго – больше месяца.

Застрял у Ивана. Тот начинал диверсификацию своего уже не такого малого предприятия. Хотел уйти от сезонности: грибы и ягоды, к сожалению, зимой не произрастали. Но поскольку лето было близко и пропускать сезон было категорически нельзя, Иван, быстро оценив нового сотрудника, поставил его на предварительную организацию колбасных мини-цехов: анализ оборудования, поставщиков, условий, договора кредитования и тому подобное, мало радующее, но необходимое. Сам же занялся более насущными делами – подготовкой к стремительно приближающемуся летнему сезону.

Короче, в родную деревню Глеб приехал – уже снега не было. И джипа не было тоже. Рассудительный Иван помог продать заморскую, хотя и собранную в Калининграде, игрушку, обменяв ее на гораздо менее удобный, но гораздо более практичный в синдеевских условиях «уазик».

Въехал он в родные пенаты не один. В неудобном салоне трясучего «козла» – Глеб полдороги мысленно проматерился, оценивая комфортабельность своего нового средства передвижения, – сидела девушка Майя, про которую он столько слышал, но увидел впервые лишь сегодня, в Ванькином кабинете.

Глеб еще раз искоса посмотрел на нее.

Нет, ничего особенного.

Волосы цвета соломы. Кожа бледная, хоть и слегка обветренная – даме на свежем воздухе приходится бывать довольно часто. Одета неброско, как эмансипированные московские студентки: джинсы, куртка. На голове – дань местному климату – вязаная шапка, несмотря на почти летние пейзажи за окном.

Глеб ее и на ходу наблюдал. Фигура хорошая, ничего не скажешь. Все выразительно. Где надо – выделяется, где не надо – подобрано. Но как бы это сказать… Задумался Глеб, сам для себя подбирая слова для выражения первого впечатления…

Наконец нашел.

Дамочка не делает ничего, чтобы понравиться представителям противоположного пола. Вот в чем дело. А это, по мнению Глеба, не есть хорошо. Ибо может свидетельствовать о неких новомодных отклонениях. А если даже не отклонениях, то об отсутствии природной женственности, без которой у женщины остаются лишь чисто внешние женские черты. Конечно, Глебу приходилось иметь дело и с такими. После некоторого количества спиртного или после трехмесячного воздержания – было у него такое однажды на лесоводческой практике – и подобная неженственная женщина прошла на ура. И даже неоднократно.

Но наутро Глеб тогда поспешил с ней побыстрее расстаться. Сама мысль о длительных отношениях с особой, не заточенной на противоположный пол, была ему противна.

Впрочем, нет, остановил себя Глеб. Это уж слишком.

Майя вовсе не напоминала ту бабищу, ублажившую его – прямо в темном общежитском коридоре – после длительного таежного воздержания. С грубыми руками, обветренным лицом – работала на стройке, – а главное, с полным равнодушием к тому, что столь занимало в ту минуту Глеба.

Просто Глеб за последние годы привык к другому. Томка была абсолютной женщиной. Абсолютной. Ласковой, как кошка. Умевшей так пройтись, так повернуться, что греховные мысли возникали сами собой, причем – незамедлительно.

«И не только у меня», – пришла тут же мысль. И хотя время притупило, размазало его боль, все равно она настигла, уколола. Лицо Железнова непроизвольно скривилось, он еле удержал стон.

– Что с вами? – развернувшись к нему, спросила сидевшая на пассажирском месте Майя.

– Ничего, – ответил Глеб, в душе ругая себя за то, что оказался застигнут врасплох. И еще отметил, что в Майе все-таки есть одна женская деталь, которую не приобретешь ни в какой новомодной клинике. Глаза у нее и в самом деле как небо – такие же голубые и такие же огромные.