Джозеф Хеллер - Видит Бог

— Вот и пообещай мне, что ты назначишь его наследником. Ты ведь все равно рано или поздно сделаешь это ради меня, так пообещай сейчас.

Нахальство ее было столь ослепительно, что я даже улыбнулся.

— С какой, интересно, стати я это сделаю рано или поздно.

— С такой, что я хрен твой сосала, вот с какой. И ублажала тебя так, как никто не ублажал.

— Так ублажи меня и сейчас.

— Сначала дай обещание. Не подходи. Я сказала нет. Не хватай меня за это место. Ты царапаешься. Я серьезно, Давид. Совершенно серьезно.

Надо признать, многое из того, чем она похвалялась, было правдой, но к сути дела все же не относилось.

— Не существует и единого шанса на миллион, что твой Соломончик станет царем, — урезонивал я ее, — так что ты можешь совершенно спокойно перестать думать об этом и закрыть тему. Впереди него уже стоят Амнон с Авессаломом, за ними Адония — и это лишь те, чьи имена начинаются на А. Поэтому ляг, голубица моя, и позволь мне войти в сад твой и вкусить сладких плодов его. Глаза твои голубиные под кудрями твоими. Живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями. Зубы твои — как стадо выстриженных овец.

— О, Давид. Нет, Давид.

— Груди твои, как виноградные кисти. Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; шея твоя — как столп из слоновой кости. Да будет знамя мое над тобою — любовь. Да позволишь ты засунуть его в твое ухо.

— Нет, Давид. О, Давид. О, Давид, Давид — нет, Давид. — И произнося все это, она никогда не давала согласия, а согласившись, не высказывала потом сожалений.

— Давид, — блаженно выдохнула она, когда мы угомонились. — Это было божественно. Откуда ты берешь такие дивные слова?

— Из головы выдумываю, — сказал я, ощущая огромное довольство собой. — Я ведь с легкостью мог заставить тебя, лапа моя, ты же знаешь.

— И что бы ты с этого имел? — фыркнув, спросила она. — С тем же успехом ты мог бы заставить Ахиноаму, Авигею или Авиталу, и удовольствия получил бы ровно столько же — и это лишь те, чьи имена начинаются на А.

— Авигея вовсе не так уж плоха. — Я чувствовал себя обязанным сказать это.

— Но и она ни в какое сравнение не идет, — резонно отметила Вирсавия. — Послушай, Давид, насчет наследования. Ты ведь не был старшим сыном, когда Самуил выбрал тебя, правда?

— Самуил меня не выбирал, — признался я ей, — будь его воля, он наверняка предпочел бы кого-то из старших моих братьев. Самуил далеко не сходил по мне с ума. Выбирал Бог. Конечно, если Бог мне прикажет, я сделаю, что Он велит.

— Вот и поговори с Ним, — потребовала Вирсавия. — Он же обязан тебе услугой, ведь так?

— Он обязан мне извинением, — поправил я. — Неужели ты не видишь разницы?

— И видеть не хочу.

— Он вовсе не должен заглаживать Свою вину — довольно будет извиниться. Но пока Он не извинится, я с Ним разговаривать не стану. Не волнуйся, когда у Него найдется что сказать, Он скажет. Первым идет Амнон, за ним Авессалом — коли оба останутся целы. И тому, кого я назову, придется, если он хоть что-то соображает, быстренько избавиться от другого.

— А если не останутся?

— Тогда на очереди Адония. Но с чего бы им не остаться целыми? Ты что это задумала, лисичка?

— Сделаю фигурки и стану втыкать в них иголки.

— Вот только попробуй!

Обоих моих сыновей смело с лица земли с такой ошеломительной и чудовищной окончательностью, что мне и поныне приходится одергивать себя, воздерживаясь от вывода, что Вирсавия, возможно, все-таки попробовала. Амнон прислал сказать, что болен. Люди, я слышал, способны повреждать чужое здоровье посредством иголок, булавок, порошков от насекомых и прочих ухищрений черной магии — ну и еще, конечно, ядов. Однако Амнон, как впоследствии выяснилось, сжулил — и стало быть, Вирсавию винить не в чем, — он обвел меня, доверчивого дурня, вокруг пальца, чтобы я прислал мою невинную дочь Фамарь, его единокровную сестру, в дом его, в его беспощадные лапы. Даже Вирсавия, со всей ее двуличностью, со всеми булавками и иглами, какие только есть на белом свете, не смогла бы додуматься до такого сценария. Так что при всей моей готовности ухватиться за любое — не бросающее на меня тени — объяснение череды событий, повлекших распад моей семьи, Вирсавию приходится оправдать. Все кругом были виноваты, ибо каждый из нас — Амнон, Авессалом и я — внес свой весомый вклад в ожидавшие нас жестокие кульминации, а в итоге и Амнон, и Авессалом пали от меча.