Джозеф Хеллер - Видит Бог

— На тяжкую жизнь обрекаешь Ты нас.

— А почему она должна быть легкой? — вопросил Господь.

— И в очень жестоком мире.

— А почему он должен быть ласковым?

— А почему мы должны любить Тебя и поклоняться Тебе?

— Я — Бог. Я ЕСМЬ СУЩИЙ.

— А станет ли нам лучше, если мы будем делать это?

— А станет ли вам хуже? Ныне иди в Египет и скажи сынам Израилевым, что Бог отцов их хочет, чтобы ты собрал их всех и вывел оттуда.

Моисей, человек скромный, пессимистично оценивал свои шансы на успех.

— Как они поверят мне? Почему последуют за мною? Что сказать мне им, если спросят они у меня, как Тебе имя?

— Я ЕСМЬ СУЩИЙ.

— Я ЕСМЬ СУЩИЙ?

— Я ЕСМЬ СУЩИЙ.

— Ты хочешь, чтобы я сказал им, что Тебя зовут Я ЕСМЬ СУЩИЙ?

— Я ЕСМЬ СУЩИЙ, — повторил Бог. — А у фараона, — продолжал Он, — приказываю тебе испросить разрешения сходить в пустыню на три дня, чтобы принести жертву Мне. Скажи ему, чтобы отпустил народ твой.

— Чтобы отпустил народ мой?

— Чтобы отпустил народ мой, — повторил Господь.

— И он отпустит народ мой?

— Я ожесточу сердце его.

— То есть он не отпустит народ мой?

— Дошло наконец. Я хочу показать, на что Я способен. Хочу продемонстрировать Мою квалификацию сынам Израилевым.

— Не получится, — уверил его Моисей тяжким от уныния голосом. — Они мне нипочем не поверят.

— Поверят-поверят, — пообещал Господь. — Почему это они тебе не поверят?

Дети Израилевы поверили — и, мать честная, как же они пожалели об этом! Кому другому прошение о трехдневном отпуске в пустыне могло показаться вполне резонным. Для фараона же оно послужило доказательством того, что у евреев слишком много свободного времени, вот они и носятся с дурацкими идеями.

— Праздны вы, праздны, — выговаривал им фараон, — оттого и есть у вас время на жертвоприношения. Дать им побольше работы.

— Нам теперь еще туже приходится, — стенали эти самые сыны Израилевы от возросшей трудовой нагрузки и участившихся побоев. В мрачных глазах их при встрече с Моисеем разгоралась угроза. — Чего ты к нам прицепился?

Озадаченный Моисей обратился с пенями к Богу:

— Для чего Ты подверг такому бедствию народ сей? Для этого ли послал меня? Легче ему не стало, и от фараона он не избавился.

— Я ожесточаю его сердце.

— Ты снова ожесточаешь его сердце? Но зачем ему такое ожесточенное сердце?

— Чтобы Я получил возможность продемонстрировать могущество, которое превосходит силу всех его чародеев и прочих богов. И чтобы показать миру на веки вечные, что вы — народ, избранный Мною в любимчики.

— И что мы с этого будем иметь?

— Решительно ничего не будете.

— Тогда где же тут смысл?

— А кто сказал, что в Моих действиях непременно должен быть смысл? — ответил Бог. — Покажи Мне, где написано, что в Моих действиях должен быть смысл. Никакого смысла Я не обещал. Ему еще смысл подавай. Я дам молоко, Я дам мед. Но безо всякого смысла. Ах, Моисей, Моисей, зачем говорить о смысле? Вон у тебя имя греческое, а никаких греков еще и в помине нету. А тебе смысл понадобился. Если тебе нужен смысл, изволь обходиться без религии.

— Так у нас и нет религии.

— Дам Я вам религию, — сказал Бог. — И законы дам такие, о каких никто и не слыхивал. Я выведу вас из рабства египетского в землю добрую, в землю, где потоки вод, источники и озера выходят из долин и гор, в землю, где пшеница, ячмень, виноградные лозы, смоковницы и гранатовые деревья, в землю, где масличные деревья и мед, в землю, в которой без скудости будете есть хлеб ваш.

Это то, что Он нам обещал, и все это Он дал нам вместе со сложным сводом ограничительных диетических правил, отнюдь не облегчающих жизнь. Гоям Он дал ветчину, сладкую свинину, сочный филей и толстый край телячьей туши. Нам же Он дал пастрами. В Египте мы ели тук земли. А в книге Левит Он нам есть его запретил. Постановление вечное дал Он там — никакого тука и никакой крови не есть. Кровь содержит дух жизни, а потому принадлежит только Ему. Тук же нехорош для наших желчных пузырей.

А сколько возни выпало Моисею на долю! Едва успел он организовать достойный исход из Египта в пустыню Синайскую, как народ уже начал роптать против него, жалуясь на голод и жажду, и готов был побить его камнями. Моисей и я — мы оба ждали смерти от наших последователей, которым вскоре предстояло нас превозносить. При том что, с одной стороны, Бог сорок лет наваливал на него тяжкую работу, а с другой — ныл и грозился народ, не диво, что римское изваяние изображает его таким стариком и что в могилу он сошел, дожив всего-навсего до ста двадцати лет.