Николай Климонтович - Мы, значит, армяне, а вы на гобое

Изредка начальство со своего высока вспоминало о помойке. Раз в два-три года ее обливали бензином и поджигали. Выскакивали оттуда паленые крысы, а в воздух поднималось редкостного зловония облако, медленно относимое ветерком куда-нибудь в сторону бора и через пару дней таявшее. Уже на глазах обитателей Коттеджа к помойке подъехал самоходный кран и сгрузил рядом с нею три тяжеленных чугунных ржавых бака, судя по запаху, бывших в употреблении. Начальство полагало, видимо, что теперь отходы жизнедеятельности сознательные поселяне будут складывать в эти резервуары, которые потом будут вывезены на официальную помойку. Но этой мечте, как и всем фантазиям на Руси, не суждено было сбыться: той же ночью баки исчезли.

Ни у кого из жителей не было сомнений в том, что это алконавты сперли . Но каков же должен был быть энтузиазм, чтобы украсть три неподъемных смертному человеку чугунных бака! И что, собственно, с этими баками дальше делать?

Версии среди поселян ходили две. Первая: снесли в Поселок банкиров . Но зачем банкирам, прости Господи, ржавые вонючие баки? Само зарождение версии этого рода говорило о том, что у народа — весьма смутные представления о банкирском и чиновничьем быте… Вторая версия казалась правдоподобнее: баки ушли на деревню — имелась в виду недалекая деревенька Клопово, куда и вела единственная дорога — мимо Коттеджа, мимо банкиров и дальше налево в деревню, чтобы оборваться крутым косогором. Придавало этой версии некую устойчивость то обстоятельство, что ржавые прочные баки весьма полезны в крестьянском обиходе: их закапывали в землю на задах огорода, за лето сбрасывали в них сорняки, ботву и прочее, готовя к весне перегной, он же компост — на удобрение… Так или иначе помойка осталась в первозданности.

Разумеется, в Поселке МК шло свое особое, не видимое рассеянному взгляду катящих по шоссе мимо поселка в своих BMW банкиров и чиновников, не зримое постороннему глазу редких дачников и туристов, пульсирующее под внешностью простого быта сокровенное бытие. Люди здесь, в отсутствии внешних событий, жили напряженно, как бы в полуистерике.

Вот чей-то муж пропил из дома будильник и подушку. Под давлением жены, будучи пьян от первачка и расслаблен, он заплетающимся голосом назвал адреса, жена вещи выкупила, но не могло ж этим дело кончиться! Тут начинается сцена картинная, почти оперная, с заламыванием бабских рук, сопровождаемая стенаниями и воем, матом и криками убью, окаянный, у меня на лекарства нету, а больная вся… И это делало интереснее жизнь поселян.

Или чья-нибудь спущенная на ночь собака задушила соседскую курицу. Мужик гнался за собакой с палкой. От обидчика требовали компенсации. Тот требовал отдать ему курицу . На что тебе, у ней же кровь скрученная , говорил потерпевший . А тебе тогда на што , хитрил провинившийся хозяин псины. Приговор выносило народное вече, состоявшее из соседских баб. И такой случай тоже разнообразил существование.

Или вот незадача: братки из Звенигорода приехали и обложили поселковый ларек непомерной данью. Дело ясное — мафия , все ж телевизор смотрят, только от этого не легче, за пивом теперь о-он куда идти. И тоже тема для обсуждений… Ларек простоял под замком месяца три, потом нашлись новые хозяева, и потекла жизнь по-старому, только лучше: у прежней-то продавщицы никогда под пустые бутылки тары не было. Теперь порожнюю посуду хоть и дешевле стали брать, зато тара есть.

Часто справлялись праздники — и бывшие советские, и церковные, хоть богомольцев здесь не было, до ближайшей церкви полста километров, и новые, демократические. Изредка отмечали поминки: раздавят кого на лесопилке, кого током убьет, этот сам сгорит от зеленого змия, некоторые умирали от старости, но то больше старухи. Поминки всегда проходили весело, с кутьей, самогоном и мордобоем, иногда даже и с гармошкой, мол, покойник музыку любил…

Коттедж возвышался над этим народным озером, скорее все-таки прудом, — отчужденно. Но постепенно волны бесхитростных страстей повседневной простой человеческой жизни стали приплескивать о его кирпичные стены. И прежде всего в форме неожиданных пропаж.

Ну о пропавшей забытой на ночь на крыльце сковороде или корзинке и разговора нет. По-крупному первым пострадал, конечно же, Гобоист — из его подвала исчез велосипед. Он по глупости подвал не запирал — проветривал, надеясь, что вода, стоявшая на бетонном полу, как-нибудь сама собой испарится: совет милиционера Птицына, сам не додумался бы. Вот уж Артур на него , на Гобоиста, уссывался , а Птицын бил себя по ляжкам и на радостях предложил армянскому брату выпить на двоих портвейна. Тот такой напиток не пил, разве что Айгешат , так что раздавили чекушку.