Николай Климонович - Цветы дальних мест

Воскресенская отдернула руку с молотком, который уставила было на широкий камень, взвизгнула и подалась назад. Из-под куста саксаула скользнула вверх, сверкнула, выгнула и легко перекинула через пустые ветви серебристое тело, исчезла мгновенно тонкая змея. Словно не было.

— Это стрелка, — усмехнулся Миша, — всего-навсего. Мне сеструха определитель показывала. Там все пресмыкающиеся, а насекомые в другом.

— Где она? — Воскресенская с трудом переводила дыхание.

— Ищи-свищи.

— Боже, как я испугалась.

— А чего?

— Все потому, что неожиданно. — Она поморщилась с досады, поправила снова не успевшие выбиться волосы.

— Да чего их бояться-то? — Для пущей верности он и еще раз благодушно пошебаршил в кусте, топнул ногой. — Все, никого нет.

— Ведь не первый год. А все не могу привыкнуть к этой нечисти.

Миша смотрел на нее снисходительно. Было в его улыбке и мужское покровительство, и понимание подчиненного, руками знающего больше начальства.

— Трусишь ты, Людка, — проговорил фамильярно, — а она же безвредная.

— Ядовитая?

— Кажется. Но только сама она не нападает.

— Знаешь разве, что ей в голову придет.

Он продолжал усмехаться.

— Люд. Я все хочу спросить. Чего ты сюда ездишь? Тебе ведь Белоруссию предлагали. Что, из-за коэффициента? Так ведь теперь копейки набавляют. А в Белоруссии…

Она поморщилась:

— Начала здесь работу, надо закончить.

— Без тебя некому?

— Ну и привыкла.

— Это к пустыне-то? Ну раз сюда съездил, ну два — для интереса.

— Тебе трудно понять. Я здесь все знаю. Горы вон, колодцы, дороги, такыры. А на чужое место…

Пейзаж, однако, не уставал меняться. Разговаривая, они двинулись вперед. Миновав узкое место, вышли на широкое. Открылась панорама. Вообразите себе, что вы не листаете, зевая, эту книжку, а сидите перед экраном, на который проецируют один из тех слайдов, какими в гостях, едва мы потеряем бдительность после ужина, нас угощают разгоряченные хозяева. Для начала расположите мысленно слайд несколько криво, и вы получите необходимый эффект наклонности изображения, какой преследует в пустыне утомленный глаз. Это сродни миражу: на плоском месте земля дыбится, заведомая возвышенность криво оседает набок. Затем представьте, что пленка до употребления перележала срок хранения, неловкий фотограф намудрил с выдержкой, а непроворный лаборант забыл ее в одном из бачков с проявителем. Все вместе сместило спектр, небо стало бутылочным с желтизной, холмы замерцали ртутными проплешинами, в правом верхнем углу вылезла туманная вуаль. Да еще пот, заливающий глаза. Да душный туман в голове от перегрева…

— Здесь делаем последнюю точку, — сказала Воскресенская и прислонилась к осыпающемуся выступу.

Миша взял образец. Облокотился рядом, утер пот со лба.

— Да, работка.

— А ты какую хотел?

— Ну, не камни же собирать. Искать что-нибудь, месторождения, золото там или нефть, что все геологи ищут.

Воскресенская принужденно усмехнулась:

— Это не легче. И потом, я ведь тоже геолог. Тоже думала, в поиск пойду, открывать буду.

— И что?

— Распределение. Да и дело не в том, это все романтика. Чему быть — само тебя найдет. Все открытия случайно делаются. Да и всё пооткрывали давно. Теперь романтика другая, надомная, так сказать. Видишь выход базальтовый? Может, по тому склону в верхнем мелу динозавр ходил, теперь мы с тобой. Романтика! Кстати, если б ты после маршрута каждый день решал задачу по геометрии, то математику подготовил бы, сдал бы на вечернее в сентябре. А потом и ищи.

— Сперва надо формулы выучить.

— Сначала в справочник будешь заглядывать, потом запомнишь.

— Не выйдет.

— Почему?

— Сперва выучить надо. Не знаешь броду, не лезь в воду.

Она посмотрела на часы.

— Жрать вообще-то хочется. Сколько там?

— Четвертый, — сказала она.

— Этот тунеядец небось сварил и сегодня дрянь какую-нибудь. Только взглянешь на его блюда, есть на два дня расхочется.

— Не ты ж будешь готовить.

— А я давно говорил, — неожиданно злорадно и с обидой повернулся к ней Миша, — что надо в городе поискать как следует. Нашли бы повариху, верняк. А то он там спит целый день, после в кастрюлю кое-как всего набросает… Сама ж говорила, что никаких хиппи, никаких длинноволосых, которых папочки от армии спасают, на этот раз не возьмешь. А взяла. Подумаешь, папочка у него из министерства. Сам-то кто?

Женщина промолчала.

— И еще в тетрадку пишет, я видел, выдрючивается. Ты сперва отработай, а потом в тетрадку пиши. И все один норовит остаться. Что ему, со всеми плохо? Салтыков — тот хоть геолог, но тоже. Вчера футбол слушаем с Колей-Сережей, а он: можно потише? Ни фига, думаю, будто сам не слушает футбол. Можно подумать…