Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

Увы, публика смеялась не в тех местах, в которых ожидал смеха автор. Кое-где она недоуменно молчала. Слишком откровенными казались выпады на высокое начальство: городничего, судью и так далее. Возможно, это не нравилось и царю, но он первым начинал аплодировать в "сомнительных" местах. Его аплодисменты подхватывали придворные, а за ними и остальные зрители.

Для Гоголя Хлестаков был не главным действующим лицом. Автор думал, что просто подтрунивает над собственными недостатками: трусостью, хвастливостью, детской влюбчивостью и желанием славы. Гоголь надеялся, что публика задумается, чиновники устыдятся и все поймут, как надо жить дальше. Он наивно помогал, что пьесой поможет царю искоренить бюрократизм и взяточничество.

Увидев такую, неожиданную для себя реакцию публики, Гоголь в слезах убежал из театра. "Никто, решительно никто не понял моей пьесы", — причитал он.

После спектакля царь пошёл за кулисы, желая поздравить автора и актёров. "Ну и пьеска — всем досталось, а в первую очередь мне", — благодушничал, возможно, фальшиво, император. Автора не нашли, и царь послал ему в подарок перстень стоимостью в 800 рублей.

Несчастный Гоголь решил исправить положение тем, что засел за новую пьесу — "Театральный разъезд", в которой хотел разъяснить публике суть своего нравоучительного замысла, но неожиданно бросил её и уехал за границу.

Народ валом валил на представление "Ревизора", но возмущение чиновников грозило превратиться в крупный скандал. Гоголь струсил. В Париж к нему доходили слухи об успехе спектакля, но причины его он не понимал. Гоголь жил в выдуманном мире и поступал в согласии с надуманными правилами этого мира. Это бывает нередко — все люди так или иначе "выдумывают" жизнь. Но у Гоголя эти выдумки доходили до абсурда. Уничижение вдруг оборачивалось самодовольным чванством вследствие психической неуравновешенности.

Гоголь был больным человеком, но в минуты просветления сам писал, что его первый том "Мёртвых душ" есть "недоносок" и что "всё это карикатура и моя собственная выдумка".

Гоголь признаётся, что "Мёртвые души" исполнены промахов, анахронизмов, явного незнания многих предметов". В статье "Развязка "Ревизора" он пишет: "Все мои последние сочинения — история моей собственной души".

О состоянии этой души можно судить по высказываниям в некоторых письмах М.П.Погодину:

"Я не знаю отчего, я теперь так жажду современной славы. Вся глубина души так и рвётся наружу".

"Примусь за историю — передо мной движется сцена, шумит аплодисмент, рожи высовываются из лож, из райка, из кресел и оскаливают зубы — и история к чёрту" (20 февраля 1833 года).

Сюжет "Ревизора", как известно, был дан Гоголю Пушкиным. Но дело в том, что Гоголь выпросил, вымолил этот сюжет. Социального взгляда на окружающую действительность, который приписывается Гоголю, у него не было никогда. Он хотел лишь развлечь публику, заставить её смеяться.

Вот что он пишет Пушкину в октябре 1835 года: "Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет… Я, кроме моего скверного жалования университетского 600 рублей, никаких не имею теперь мест. Сделайте милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и, клянусь, будет смешнее чёрта. Ради Бога. Ум и желудок мой голодают".

Пушкин дал ему сюжет актуальный для всякого времени: о взяточниках-чиновниках и об их трусости и холопстве. "Ревизор" был написан, по глупости государя, им одобрен и поставлен на Александрийской сцене. И — скандал! Неожиданный, громкий, устрашивший автора.

В письме М.С.Щепкину от 29 апреля 1836 года он пишет: "Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого… Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу — на четвёртое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя… Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины — и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия".

Испугался, уехал, но не избавился от непомерного тщеславия. В Швейцарии начинает писать "Мертвые души": "Вся Русь явится в нём! Это будет моя первая порядочная вещь — вещь, которая вынесет моё имя". Это слова из письма к Жуковскому. И далее в том же письме: "Терпение! Кто-то незримый пишет передо мною могущественным жезлом. Знаю, что моё имя после меня будет счастливее меня, и потомки тех же земляков моих, может быть, с глазами, влажными от слёз, произнесут примирение моей тени".