Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

5 декабря 2007 года.

Для нормального человека развод — удар. Нередко — ниже пояса, даже если супруги жили скандально. Если есть дети, удар особенно силён. В большей степени страдает тот, кого бросили. Тот, кто ушёл — просто приспосабливается. Женщина редко уходит в никуда, разве что от неисправимого пьяницы. Обычно она заранее готовит почву для дальнейшего существования, то есть нового мужчину.

Брошенный муж, привыкший к своему прежнему образу жизни, либо озлобляется на всех в мире баб, либо страдает, как от удара в печёнку, либо, что бывает реже, начинает думать. И если, страдая, думает, перед ним отрывается новый, неведомый прежде мир собственного ничтожества. Перед ним открывается бездна собственной души, из которой разит, как из помойки. Все его грехи: сластолюбие, привычное враньё, эгоизм, полное безразличие к заботам ближних, невнимание к тем, кому был дорог, пренебрежение к окружающим, трусость и лень — всё вдруг поднимается зловонным дыханием, в котором человек начинает задыхаться. Он начинает понимать, что в своей беде виноват сам, и, что судьба рукой бывшей жены наказывает его по заслугам. Но приходит такое понимание далеко не сразу. Долгое время человек ощущает себя беспомощным перед авгиевыми конюшнями, которые ему открылись. Уже не столько удар по самолюбию начинает терзать его, сколько невозможность жить с такой помойкой в душе, подрывает желание жить дальше. Для чего? Для кого? Кому я такой нужен? Человек начинает думать о смерти.

Но он пока молод. Природа заложила в него защитный механизм. Мощный инстинкт жизни постепенно возвращает человека к жизни. Пройдёт ещё немало времени, прежде чем первый светлый лучик прорвёт пелену серого тумана.

Через сорок лет после пережитых событий мне захотелось рассказать, как это иногда бывает. Слава Богу, что у автора хватило ума в то время не забросить дневник, который стал единственной соломинкой, связывающей его с жизнью, а, значит, с будущим.

24 сентября 1968 г.

Живу нелепой жизнью. Искусственной, суетливой. На работу хожу, как во сне. Комнату пока не снял и не решил, что же делать. Ночую под чердаком в конуре. Тут раньше была мастерская знакомого художника, но батарею и газ отрезали за долги. Бродяги сумели наладить газ. Четыре горящие конфорки с лежащей на них чугунной плитой кое-как согревают, но дышать можно только лёжа на кушетке. Потолок чуть выше головы и, стоя, дышать нечем.

Как удар кулаком пришла мысль о том, что я теперь никому не нужен. Оказывается, необходимо, чтобы кто-то в тебе нуждался. Но, прежде всего, я не нужен сам себе. Что мне с собой делать?

Мне даже нельзя теперь болеть. Болезнь требует ухода, но некому и негде. Такие мысли шарахают, когда приходят в первый раз.

Не знал, что я домашний человек. Вечно жаждал «свободы», рвался из дома, но совсем другое дело, когда дома нет. Душевная боль не заживает, но ведь и у неё, наверное, не заживает обида за обманутую любовь. Я собственными руками развалил образ героя, которого ждёт всякая выходящая замуж женщина. Осознание этого мучает.

Крах произошёл в то время, когда дочка подросла, с ней стало интересно общаться, и каждый взгляд на неё приносил радость. Маленькую, я её не понимал, не дорос до чувства отцовства. Теперь другое дело, ей семь лет. Первого сентября я сам нарядил её в белый передник, купил цветы и отвёл в первый класс. Мамы не было. В тот день я не знал, что у неё новая любовь.

Одиночество. Жизнь сломалась.

30 сентября 1968 г.

Уверяю себя, что всё кончено, что надо переключиться, на что-то отвлечься… Но на что? И нет на это никаких сил. Такие раны не заживают. Думаю, что и у неё за восемь лет столько горя и обиды скопилось, что скоро не забудется. Поэтому сейчас такая страшная холодность. За эти дни я многое понял, но исправить уже ничего нельзя. Натура она гордая, а я просто упрямый. И из-за глупого упрямства унижал её. Она жила в вечной сшибке: на работе всеобщее уважение, дома постоянное унижение. И почему? Заставляли комплексы, в которых я даже себе не мог признаться. Или их не осознавал — ну, как же, я же такой начитанный, люблю музыку, живопись…

На двери прибит осколок зеркала. Подошёл бриться, и такая отвратительная рожа там нарисовалась… Отёчная, глупая и растерянная. И этого человека она полюбила? Где были её глаза? Или это всё студенческие танцы? И общежитская тоска, которая длилась шесть лет. А тут новый человек во флотской суконке… Вот он! Пришёл, наконец, герой!