Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

Циолковский упрямо пытался к своей теории привлечь внимание правительства. Он никак не мог понять, почему власти не берут его философию на вооружение. Не дождавшись от чиновников никакой реакции, он решил разослать свои трактаты постоянным корреспондентам. При этом он просил их делать копии и рассылать их другим. Для начала он выбрал тридцать два человека. Первым в списке был профессор Бернард Кажинский, работавший над проблемой передачи мысли на расстояние (телепатии), последним — Альберт Эйнштейн.

За "самиздат" Циолковского не наказали — к тому времени он был стар и немощен. После его смерти его архив передали инженеру Борису Воробьёву, который написал и издал в 1940 году в серии "Жизнь замечательных людей" биографию Эдуарда Константиновича. О бредовой философии учёного, не желая рисковать головой, Воробьёв даже не упомянул.

Велики заслуги Циолковского в области теоретической аэродинамики, воздухоплавания и космонавтики, но, слава Богу, у советского руководства хватило ума наложить запрет на его общественнофилософские изыски.

В седьмом классе к нам пришел новенький. Был он высок и спортивен, держался скромно. Наша классная посадила его за мою парту и мы вскоре сдружились. Особого интереса к школьной премудрости он, как и я, не проявлял. После уроков, забросив портфели и схватив по куску хлеба, мы бежали в "Красный сад" — на "катушку". "Катушкой" звалась высоченная деревянная гора, которую сооружали в парке каждую зиму. Поднимались на гору по ступенькам, идущим вдоль ледяного ската. В любой час до позднего вечера на "катушке" стоял гвалт от ребячьей возни. Многие ради катания с горки прогуливали школу. Младшие катались на фанерках, мы же носились с горы на ногах или, если удавалось уцепиться за девочку постарше — "на мякенькой" Так продолжалось до тех пор, пока в РОНО не накопились сотни родительских жалоб. Тогда "катушку" стали сооружать лишь на время зимних каникул. После окончания каникул приходили плотники и под наши горестные издевательства разбирали горку.

Вечером, когда на стадионе начинала звучать музыка и зажигались огни, мы, подхватив коньки, через тайный лаз в заборе отправлялись на стадион, где каждую зиму заливали каток. Кататься вместе с другими по кругу нам было не интересно. В центре ледяного поля с толпой мальчишек мы играли в "мойки", с криком догоняя друг друга и сбивая с ног зазевавшихся "чайников".

В восьмом классе мы больше катались на лыжах, а в девятом неожиданно увлеклись балетом. Володька, так звали моего приятеля, к тому времени раздался в плечах, начал бриться и стал поглядывать на девушек. Однажды он познакомился с молодой балериной, которая пригласила его на спектакль. Володька носил под курткой тельняшку, выглядел старше своих лет и девушка, видимо, решила, что он курсант военно-морского училища. Володьке хотелось показать девушку мне и, взяв обещание, что я не буду болтать о школе, он пригласил в театр и меня. Пришлось впервые в жизни стирать рубашку и гладить брюки. С тех пор мы не пропускали ни одного спектакля.

После представления Володька отправился провожать балерину, а я, изнывая от зависти, побрел домой.

Жил Володька в старом деревянном доме на другом конце города, поэтому я редко бывал у него. Но однажды перед экзаменами я, не предупредив приятеля, забежал к нему. Стоял жаркий день. Мой друг сидел за учебниками в трусах. У него не было правой ноги. От неожиданности я не мог вымолвить ни слова. Володька смотрел на меня и тоже молчал.

— Как же это? — Выдавил я наконец.

— Вот так. В детстве со скалы в море прыгнул.

— Но каток, лыжи…

— Приспособился. У меня протез. Ну, ладно, ты погуляй, я сейчас оденусь.

Я вышел на улицу. "Вот это да, — думал я, — он же и воду на коромысле носит…"

Мне было неловко. Я неожиданно узнал чужую тайну и теперь не знал, как себя вести. Приятель предстал вдруг другим, мужественным и серьезным человеком, которого я прежде не знал. Когда Володя вышел, мы заговорили об экзаменах, о новом балете, но прежней легкости между нами уже не было.

После экзаменов Володя устроился на работу в пароходство. На медкомиссию он принес "липовые" справки, написанные знакомой медсестрой. Он подошел к столу, за которым сидели члены комиссии, снял тельняшку и весело спросил: "Раздеваться дальше?". Председатель комиссии, дама средних лет, залюбовавшись его широкими плечами, улыбнулась: "Не надо".

Так Володька стал кочегаром на колесном буксире "Сергей Тюленин". Всю навигацию он швырял лопатой уголь в раскаленную топку парохода. Пот лил с него градом, протез натирал кожу до крови, но команда буксира так и не узнала, что их кочегар — инвалид.