Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

— Евдокия Николаевна, а как для вашего брата прошли тридцать седьмой, тридцать восьмой — страшные годы репрессий?

— О, это было ужасное время. Но травля его как художника началась задолго до арестов, ещё в начале тридцатых. Сначала живопись критиковали, затем "классовым врагом" стали называть. В тридцать первом году в Русском музее была организована выставка его учеников — Сашина, Кибрика, Кондратьева и других. Они до этого ездили в колхозы, чтобы специально к этой выставке написать картины о достижениях в сельском хозяйстве.

Но после выставки такое началось! В газете даже статья появилась: "Классовая сущность филоновщины". И "искажённое представление", и "изображение не колхозной, а типично кулацкой деревни"… Разоблачительные собрания пошли. На одном, говорят, даже к докладчику подошёл комсомолец и прямо спросил: "Почему Филонова до сих пор "в расход" не пустили?" Тогда повсюду врагов искали. Товарищей Паши стали в ГПУ вызывать, допрашивать, угрожать. И вот что удивительно: Павел Николаевич действительно верил, что ищут врагов. Он считал, что бдительность необходима. В патриотизме своих учеников не сомневался и говорил им, что к проверкам приводят сплетни и ложь, которые плетутся вокруг их объединения. "Тут возможно всяческие провокации, — говорил он, — и чем скорее ГПУ возьмётся за нас, тем лучше. Может быть, это поможет и нашей выставке, иначе говоря, пролетарскому искусству".

После допросов возмущенные и напуганные ученики приходили к нему и просили объяснить происходящее. Павел Николаевич успокаивал их, говорил, что "там тоже наши ребята, такие же пролетарии", и они обязательно во всём разберутся по справедливости. Он и мысли не допускал, что действия ГПУ могут направляться из Кремля. В "мудрую" сталинскую политику несокрушимо верил. Он не мог представить, что социалистическое общество может строиться неправедными средствами.

Но наивная вера брата подвергалась жестоким испытаниям. Первой жертвой органов стал его любимый ученик Василий Купцов. Я его знала, скромнейший был человек. Он не выдержал допросов и покончил с собой. Павел страшно горевал тогда. Купцова и Екатерина Александровна очень любила. Вот послушайте, что Павел пишет в своём дневнике после разговора с санитаром морга: "Это был замечательный художник, один из лучших в Советском Союзе и Европе. Разрешите, я его поцелую. Я взял Купцова за виски и три раза поцеловал в лоб — за себя, за его жену и мою "дочку". Жаль теперь, что я не поцеловал его могучую, правую руку живописца, как он в порыве восторга от наших разговоров или при встрече целовал меня".

Смерть Купцова надолго вывела из колеи Филонова. "С того момента, — пишет он дальше, — когда я увидел Купцова мёртвым, не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал его. Купцова не вырвешь из сердца, из памяти, знаю, никогда".

Павел Николаевич мучительно искал мотивы самоубийства друга и решил, что причиной стала водка. Купцов страдал этим недугом.

Но летом тридцать восьмого года арестовали моего мужа Николая Николаевича. Вот уж в ком органы не могли сомневаться, так это в нём. Николай Николаевич на Путиловском заводе работал, был профессиональным революционером, в 1901 году, в восемнадцать лет в партию вступил. Его рабочие девять раз членом Совета рабочих депутатов избирали. У него и подпольная кличка была — Степан Голубь. Он же с Лениным был знаком! В нижегородской тюрьме в одной камере с Яковом Свердловым сидел. А после побега из "Крестов" в 1906 году он, как Ленин, двенадцать лет в эмиграции жил. Учился в Сорбоне, за участие в студенческом движении даже во французской тюрьме сидел. После возвращения из эмиграции служил в Коминтерне. Он был заведующим окружным фотокинокомитетом, руководил фотосъемкой Второго и Третьего конгрессов Коминтерна. Вы помните картину Бродского "Ленин в Смольном"? Фигура Ленина скопирована со снимка Глебова-Путиловского. Арестом Николая брат был потрясён. Он ничего не мог объяснить нам с сёстрами и только угрюмо молчал. А когда в том же 38 году арестовали его любимого ученика и пасынка Петю, сына его жены, был настолько выбит из колеи, что долго не мог работать. Но и на этом злоключения семьи не закончились. Был арестован и второй сын Екатерины Александровны — Анатолий Эсперович, переводчик Академии наук. После этого её разбил паралич, от которого она не смогла оправиться до самой смерти.