Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

И все-таки впереди Новый год. Впереди жизнь, разные события. «Надо жить», — говорят старушки. «Надо жить с радостью», — добавляет жена. Я с нею согласен, но почти не умею. Однако надо учиться. Без этого жизнь с каждым годом становится все труднее, а дела — менее интересными. Пахнет духовной смертью.

Рановато. И просто глупо, наконец.

Итак, будем жить! Всех — с Новым Годом!

31 декабря 1982 г.

Перемены накапливаются незаметно. За год как будто ничего не изменилось, а через десять лет вдруг видишь, что все вокруг иное.

А перемены нас ждут великие, в этом нет сомнения. Во всех сферах жизни царит огромное напряжение. Политическая ситуация, экономическая сфера, общественное мнение — это натянутые струны великого инструмента — времени. Струны дрожат от напряжения, они готовы лопнуть. Даже фига в кармане советского интеллигента напружинилась.

Мы выросли, балансируя на канате. Мир или война, жизнь или всеобщее уничтожение — вот символ нашего времени. Надежды и разочарования не личного порядка, а общие для всех воспитали не одно поколение.

Жить или не жить? Рожать или не рожать? Что впереди?

От страшных вопросов люди прячутся, отмахиваются, затыкают уши и души. Радио и газеты жужжат не безобидной мухой. Гул бомбардировщиков нет-нет да и достигает наших отупевших чувств. А что если завтра не во Вьетнаме, не в Палестине, а у нас? На головы наших детей обрушится напрягшееся кровью небо… Как выжить? Мне, моему народу… А другим народам?

И оказывается, что лично я сделать ничего не могу, что я пешка, пушечное мясо. Я не желаю войны, не хочу вооружаться, и никто не желает, но чья-то злая воля заставляет меня штамповать детали для смертоносной машины. И это воля уже не отдельного человека. Это какой-то гигантский маховик, набравший скорость и несущийся на нас, чтобы раздавить. И нет от него спасения нашим детям и внукам… Как жить с такой перспективой?

Человек не выдерживает таких напряжений. Он прячется в бездумье, в бесчувствие, в развлечения, наркотики и пьянство. Пока еще молодые любят друг друга, и дети родятся, и музыка гремит на дискотеках, и рестораны полны. Но все уже несется по инерции. Муравейник продолжает шевелиться, выполняя заведенный цикл, но матки в нем давно нет. Эта матка — Надежда. Нет главного — перспективы, надежды на покой, на жизнь, защищенную от посягательств извне.

Или всегда так было?

История человечества — это цепь людских страданий, взлетов и падений духовного начала, цепь войн, разрух и новых надежд. Последняя война принесла неисчислимые беды, но сейчас появилось нечто новое и более страшное — угроза всеобщего Апокалипсиса.

Люди стали Богами, но — увы! — злыми и неразумными Богами…

1981 г.

Человек стареет. Этот процесс протекает не менее интересно, чем рост и развитие ребенка. В молодости индивидуальное приспосабливается к общественному, в старости, напротив, человек все более отходит от коллективного начала и проявляет индивидуальность, накопленную за жизнь. При этом он понимает, как много навязанного извне он тащил на себе всю жизнь.

Один мой друг говорил: «В скобках весь фарш, за скобками — индивидуальность».

Индивидуальность с годами выпирает из нас все отчетливее. Она делает нас чудаками. Молодость идет под смех и песни, увядание — под грустную мелодию сожалений о несбывшемся, несделанном, невостребованном. «Если бы начать жить сначала, — не раз слышал я, — только теперь знаю, как надо жить».

Но прожитого не вернешь. Остается одно: спешить, успеть втиснуть в оставшееся время побольше мыслей и дел. Мы постоянно испытываем дефицит времени. Суета начитает раздражать. Однако невозможно всё обдумать и свести концы с концами. Но и не думать о будущем, не подводить итоги тоже невозможно.

Есть у меня племянница и дочь от первой жены. И с той, и с другой впереди все неясно. За обеих душа болит. Некоторые черты характера племянницы могут испортить ей жизнь. А дочь — мой вечный укор… Она растет вдали от меня и уж, несомненно, вырастет чужим человеком. Моя боль, письма, мысли — чем они ей помогут?

А я старею. Стали нечеткими движения, небыстрой реакция, зрение ухудшилось, и труднее стало держать себя в руках. Все это было бы не страшно, если бы последнее не отражалось на близких. Жене становится все труднее со мной.

Наблюдать признаки инволюции интересно: это то новое, что еще не испытывал. Но ведь разрушаюсь я сам, не что-либо иное. Сознавать такие вещи занятно, но это уже не веселит.