Анатолий Курчаткин - Минус 273 градуса по Цельсию

– Теперь ты будешь знать мои тайны, – сказала она со значением. – Раз ты ел из моей ложки.

– У тебя есть тайны? – промычал К. – Рот был полон тающего холода.

– Полн о ! – отозвалась привереда.

Что у тебя за намерения касательно нас с тобой – вот ее тайна, которую хотелось знать К., однако озарение, должное сойти на него согласно поверью, не спешило наполнить его сокровенным знанием.

– Видимо, это не тотчас произойдет? – спросил он, проглатывая растаявший холод, и обретая внятность речи.

– Возможно, придется потратить всю жизнь, – парировала она, все тот же исполненный смеха взгляд исподлобья, еле сдерживающийся от смеха голос – ну будто играла в прятки: вот она я, вот, но поди найди! – Ты согласен?

И что она имела в виду, спрашивая, согласен ли он? То ли, о чем он думал?

– Я согласен, – сказал он. Сделав нажим на «я».

– Жалеть потом не будешь? Во многия знания многия печали.

Ох, какой игруньей она была, как электризовала пространство вокруг себя! Пряное, острое возбуждение, общекотывая с пят до головы частыми мелкими уколами, охватило К.

– Дай, дай еще твоего мороженого, – попросил он. – Покажи, что не жадина. Хочу скорее потратить свою жизнь.

– Не шантажируй, – было ему ответом. – А то вот не поделюсь..

К. приготовился получить от привереды уже четвертую или пятую порцию ее тайн, когда колоколец над дверью заведения снова пропел и снова внутрь ворвалась площадь. Как-то необыкновенно долго на этот раз стояла внутри заведения площадь; К. с привередой один за другим посмотрели в сторону двери – порог переступала целая команда одинаково крепкосбитых, некоторые косая сажень в плечах, коротко, но аккуратно стриженых молодцев, с такой же аккуратной, как их стрижка, твердостью в движениях, приправленной, однако, сдержанной развязностью. Пятеро, шестеро, семеро их было – не меньше семи, – передние, ступив внутрь, теснились у порога, мешая войти тем, что следовали за ними, а задние напирали, такая как бы даже давка образовалась у входа. Но наконец дверь закрылась, снова прозвенев сигнальной медью колокольцев, толчея стала рассасываться: одни из молодцев направились к барной стойке, другие, не принявшие для себя еще никакого решения, рассредоточились между столами, оглядываясь, двое же, словно совершая променад, пустились в обход заведения, разглядывая немногочисленных посетителей за столиками с тем пренебрежительным скучающим интересом, с каким приведенные насильно в музей выросшие из своей школьной формы старшеклассники осматривают музейные экспонаты. Было во всем их облике нечто такое, что К. с привередой, не сговариваясь, одновременно отвернулись от них, старательно делая вид, что тех тут и нет. Не смотри в глаза зверю, и зверь не обратит на тебя внимания.

Однако же бессмысленна оказалась предпринятая ими предупредительная мера. Один из тех, что осматривались, схватил К. периферическим зрением, вдруг радостно вскинул руки, выразив эту радость и на лице, вслед за чем незамедлительно направился по проходу прямиком к их столу у окна.

– Кого вижу! – воскликнул он, подходя и нависая над столом. Он был из тех, что косая сажень в плечах, а нос густо усыпан веснушками – сплошная конопень. Восклицание его было адресовано привереде. – Как же так? Ай-я-яй, нехорошо! Службе еще… – он посмотрел на часы у себя на руке, – еще двадцать с лишним минут, а мы уже сидим наслаждаемся видом репетиции?

Привереда, подняв к нему лицо, слушала конопеня с угодливо-умильной натянутой улыбкой. Такой улыбки у нее К. прежде не знал.

– Все законно, – с этой незнакомой прежде К. угодливо-умильной улыбкой сказала она. – У меня сегодня была комиссия, отчет – и девушка свободна.

«Девушка свободна» – подобной вульгарности К. от нее раньше тоже не слышал.

– И как комиссия? – вопросил конопень, продолжая нависать над ними. На К. он не обращал внимания, словно того тут и не было, словно привереда сидела за столом одна.

– Шик-блеск, – ответила ему привереда теми же словами, что и К. по телефону.

– Нечего было и сомневаться, – как одобрил ее ответ конопень. – Еще бы у вас не шик-блеск. У кого бы нет, а у вас по-другому не могло и быть!

Кто это был? Почему так разговаривал с нею? Почему так разговаривала с ним она? К. не понимал, как вести себя, что делать. Попросить этого субъекта оставить их, не мешать? – но они с привередой, следовало из их разговора, были знакомы!

Между тем конопень решил подсесть к ним. Он отступил от стола, потянул к себе обретавшийся на отшибе стул, провез по полу на двух ножках и, развернув, утвердил на всех четырех. При этом, когда рука его еще только тянулась взять стул, он глянул мельком на К. и, хотя глянул, опять словно бы не увидел. Словно К. был прозрачен. Не тень, не дым, – пустой воздух.