Иэн Макьюэн - Солнечная

Сбоку, на другой площадке, расчищенной от растительности и свободной от флагов, стояли автобусы телевизионщиков и спутниковые тарелки. A далеко за ними, в кустарниковых зарослях, в нескольких сотнях метров, на невысокой возвышенности, параллельно шоссе, виднелся пока не горящий неоновый щит с одним-единственным словом «Лордсбург!», точная копия знаменитой голливудской рекламы на холме, а десятиметровый восклицательный знак как раз сейчас поднимали на веревках рабочие в строительных касках.

Стоило свернуть с шоссе на грунтовую дорогу и проехать мимо помоста, тоже украшенного звездно-полосатыми, как в нос им ударили теплые запахи жареной свинины, тут же охлажденные работающим в машине кондиционером.

– Тоби, ты гений! – вырвалось у Биэрда.

Хаммер с серьезным видом покивал.

– Я люблю сводить в одном месте технику и людей. Но это твое изобретение, Майкл. Так что гений у нас – ты.

Биэрд, успевший расслабиться, кивнул в ответ. Вот такой должна быть настоящая дружба.

Они только припарковались, а к ним через клубы пыли уже спешил народ в футболках и бейсболках, некоторые держали в руках дощечки с зажимом для бумаг. В основном это были люди Хаммера – инженеры, специалисты по гидравлике и компьютерам, представители других технических служб.

Биэрд проделал теоретическую работу, спланировал и провел лабораторные эксперименты, остальное же – увеличение масштаба, чертежи, планы массового производства, макет и строительство станции, трубы и вентили, а также программное обеспечение – его не касалось. Он знал принципы действия, он был автором патентов, но он не сумел бы описать выстроенный комплекс в деталях. Здесь, на открытой площадке, он был корифеем, человеком-легендой, и все относились к нему с должным пиететом, с подчеркнутой вежливостью, как это умеют американцы, но никто не ждал, что он будет заглядывать в траншеи или рассуждать о сферах персональной ответственности. Национальная лаборатория возобновляемых источников энергии в Голдене, Колорадо, провела испытания модели и подтвердила, что придуманный им агрегат работает с высокой степенью эффективности. Остальное теперь было в руках кучки дружелюбных практиков, поджидавших Тоби Хаммера, который тоже не разбирался в технических моментах и основополагающих принципах, зато обладал даром вникать в детали, координировать процесс и управлять людьми.

Когда парочка вышла из машины, последовали рукопожатия и похлопывания по спине, тут-то Биэрд и решил улизнуть. Печеный воздух делал кулинарные запахи еще притягательнее; мясной дух, поднимавшийся над мангалами с древесными углями, распространялся по всей автостоянке. Известие о Тарпине испортило ему бранч, и если он хочет, чтобы к нему вернулась концентрация, он должен сию минуту пройтись по этому проспекту посреди пустыни и принять разумное решение. Тоби, державший на стоянке свой пикап, передал ключи кому-то из команды и вместе со всеми двинулся в сторону панелей.

После недолгих раздумий Биэрд сел один в тенечке за импровизированным столиком, поставив перед собой бумажную тарелку с грудинкой, зажаренной на гриле по-техасски, тремя огромными колючими огурцами и горой картофельного салата, а также маленькое ведерко из вощеной бумаги с бочковым пивом. По обычным меркам энергообеспечения, лордсбургская электростанция, установка искусственного фотосинтеза, была малюткой, игрушкой, испытательной моделью. Но, сидя здесь, вдыхая голубоватый дымок курицы на гриле из соседнего заведения, слушая кантри из динамиков на столбах и веселую перекличку поваров, сообщающих друг другу о приближении двадцати четырех голодных мужиков, воздвигнувших неоновый щит «Лордсбург!» и теперь жадных до ромштекса, Биэрд ощущал себя в центре мироздания. Как это восхитительно, помимо еды, просто быть здесь тихой тенью, в медвежьем углу, и сознавать, что вся шумиха в этом краю, где растут только юкка и сухая трава, – стройка, массмедиа, звено истребителей, военный оркестр – в связи с грядущей индустриальной революцией обязана открытию, сделанному им восемь лет назад, на грязном диване в полуподвальной квартирке, за пять тысяч миль отсюда.

Он вонзил зубы в четвертый кусочек сочной грудинки, когда произошло нечто, что с ним не проделывали со времен школы и что даже тогда его раздражало. Он почувствовал за спиной чье-то присутствие, и, прежде чем успел обернуться, глаза ему закрыли две теплые ладони, прижав его голову так, что он был не в силах пошевелиться, а в ухо прошептали: