Иэн Макьюэн - Солнечная

Хаммер уже стоял, платя по счету. На изгвазданной тарелке лежали четыре блина, ломтик бекона, разломанный на две неравные части, и зубочистка. Здоровенная бутыль с сиропом была пуста. И этот человек такой тощий, чудеса да и только.

– Мы должны быть на месте через сорок минут, а впереди еще семьдесят километров, – сказал Хаммер. – Пошли!

Не найдясь что ответить, Биэрд тупо поплелся за своим другом к выходу, навстречу слепящему солнцу, и дальше, к машине.

Они взяли на север, через пастбища, в сторону хайвея. Оба хранили молчание, правда Хаммер, сидевший за рулем, порой высвистывал случайные ноты, словно исполняя нешуточное авангардное сочинение. Обычно Биэрд умело уходил от неудобных или неприятных мыслей, но сейчас, пав духом, он предавался невеселым раздумьям о собственном здоровье, разглядывая красновато-коричневатое пятно на запястье, эту карту неизвестной территории. Пришли результаты биопсии. Сегодня утром доктор Юджин Паркс подтвердил, что это меланома и что она ушла в кожную ткань на полмиллиметра глубже, чем хотелось бы. Он назвал специалиста в Далласе, который может завтра же ее убрать и начать курс лучевой терапии. Но Биэрд, пожелавший быть в Лордсбурге на открытии, сказал Парксу, что сделает это в течение месяца, как только освободится. Паркс в своей обаятельно нейтральной манере назвал подобное поведение иррациональным. Время дорого, ситуация критическая, возможны метастазы.

– Вы отрицаете очевидное, – сказал ему доктор Паркс, словно возвращаясь к их спорам вокруг изменения климата. – Эта штука не исчезнет сама собой только потому, что вы так хотите или просто о ней не думаете.

И это были еще не все плохие новости, хотя остальные не несли ничего неожиданного. Биэрд, голый до пояса, с угрюмым видом застегивал пуговицы на рубашке. Просмотровые кабинеты находились в медицинском корпусе в центре Эль-Пасо на девятнадцатом этаже; его мать, вспомнил Биэрд, тоже умерла на девятнадцатом. У Паркса, дышавшего на него ментолом, было добротное дубленое лицо с оттенком потемневшего серебра. Голова его по-черепашьи выдавалась вперед и благосклонно покачивалась в такт биэрдовским словам. Он был с ним одного возраста, только выше ростом, и поддерживал форму в бассейне, плавая каждое утро с шести до семи, прежде чем принять первого пациента. Биэрд с трудом мог представить себя в воде, да и вообще на ногах в такую рань и прекрасно понимал, что никогда не сможет принять подобный вызов, никогда не сбросит лишний вес ценой такого неудобства и дискомфорта.

Да, доктор не читал ему лекций или морали, но это с лихвой компенсировалось отстраненной и оскорбительной откровенностью. Всякое новое сообщение, всякое зловещее приближение физической катастрофы сопровождалось дальнейшим выдвижением мудрой черепашьей головы и мягким постукиванием карандаша о ладонь. Никто, сказал врач, даже Биэрд, не стал бы беззаботно разгуливать, имея такой избыточный вес. Он таскает лишних тридцать килограммов, что сопоставимо с полной выкладкой солдата-пехотинца. Его колени и щиколотки опухли от нагрузки, надвигается остеоартрит, печень увеличена, кровяное давление высокое, возрастает угроза застойной сердечной недостаточности. Уровень холестерина зашкаливает, даже по английским меркам. Налицо проблемы с дыханием, есть шанс заполучить сахарный диабет в придачу к раку простаты и почек и тромбозу. Его единственная удача – удача , отметил про себя Биэрд, но не добродетель – это то, что он не курильщик, в противном случае уже был бы покойник.

Голову и плечи доктора обрамляло выходящее на юг зеркальное стекло окна, сияющий прямоугольник дымчато-белого неба, говорящего об удушающей жаре. Время от времени пролетал самолет, чтобы развернуться над городом и приземлиться на восточной окраине. За рекой раскинулся Хуарес, мировая столица насильственных смертей: там наркобанды вели борьбу за влияние, попутно отправляя на тот свет солдат, судей, полицейских и отцов города. Сегодня мексиканские картели нанимали безработных техасских тинейджеров, чтобы те выполняли за них всю грязную работу. Жизнь, вне всякого сомнения, продолжится без Майкла Биэрда. Слушая, как Паркс перечисляет возможные сценарии его будущего, он решил не упоминать о своем новообретенном классическом симптоме – спорадическом сжатии в груди. Чтобы не выглядеть еще большим глупцом и мизантропом. Он также не готов был признать, что ему не по силам ограничить себя в еде и питье и что физические упражнения в его случае не более чем фантазия. Ну не мог он приказать своему телу «вкалывай!», для этого у него нет воли. Он скорее умрет, чем станет бегать трусцой или дрыгаться под фанк-музыку в церкви вместе с другими бездельниками в спортивных костюмах.