Иэн Макьюэн - Солнечная

– Пустяки, – ответил Олдос и мигом встал, в три шага пересек комнату, переключил канал в телевизоре, подождал, когда одна картинка сменится другой, и прибавил громкость.

Он как будто скроил в эфире сюжет для собственных надобностей: довел пожилую чету до нищеты и отчаяния и поставил их, рука об руку, перед поездом Лондон – Оксфорд. По местным новостям не показали ничего более кровавого, чем очередь разочарованных пассажиров, не поместившихся в поезд на станции в Рединге, и других, в ожидании резервных автобусов, которые так и не приехали.

Молодой человек вел Биэрда к двери, как сенильного пациента к ванной.

– Я живу недалеко от Белсайз-Парка и сейчас еду домой. Это не «приус», но до дома вас довезу.

Он не понял, откуда Олдос знает его адрес, но спрашивать не имело смысла. А поскольку Биэрду хотелось домой, к источнику своих мучений, ему было невыгодно отправлять Олдоса к Джоку Брейби.

Несколькими минутами позже Биэрд сидел на пассажирском месте в ржавом «форде-эскорте» и делал вид, будто слушает авторитетное сообщение Олдоса о том, чего можно ждать в будущем году от доклада Межправительственной группы экспертов по изменению климата. Теперь, чтобы заговорить с пассажиром, водителю приходилось отворачивать взгляд от дороги на целых девяносто градусов и порой на несколько секунд – за это время, по подсчетам Биэрда, они проезжали не одну сотню метров. Вам не обязательно смотреть на меня, чтобы говорить со мной, хотел сказать Биэрд, следя за движением впереди и пытаясь предугадать момент, когда ему надо будет схватить руль. Но даже Биэрду было неловко критиковать человека, который его подвозит, – в сущности, хозяина. Лучше умереть или провести остаток жизни мрачным паралитиком, чем проявить невежливость.

Обозначив, что́ он рассчитывает прочесть в докладе третьего МСИК в будущем году, Олдос сказал Биэрду – он был пятидесятым за прошедший год, кто сказал ему это, – что последние десять лет двадцатого века – или, может быть, девять – были самыми теплыми за всю историю наблюдений. Потом он стал размышлять вслух о неустойчивости климата, потеплении, связанном с тем, что концентрация СО 2в атмосфере удвоилась по сравнению с доиндустриальной эрой. Когда они въехали непосредственно в Лондон, пошел парниковый эффект, и после знакомой иеремиады о сокращении ледников, разрастании пустынь, исчезновении коралловых рифов, нарушении океанских течений, подъеме уровня воды в море, исчезновении того и сего, и так далее, и так далее, Биэрд угрюмо выключился – не потому, что планета была в опасности – опять это кретинское слово, – а потому, что кто-то говорил ему об этом с таким энтузиазмом. Вот что не нравилось ему в политизированных – несправедливости и бедствия возбуждали их, это был их хлеб, их живая вода, их удовольствие .

Итак, Том Олдос был поглощен изменением климата. Были у него другие темы? Да, были. Он был озабочен выхлопными газами своего автомобиля и нашел в Дагенеме инженера, который поможет ему перевести машину на электрическую тягу. Трансмиссия годится, проблема в аккумуляторе – его придется заряжать через каждые пятьдесят километров. Как раз хватит, чтобы доехать до работы, если держать скорость не выше тридцати километров в час. В конце концов Биэрд втянул Олдоса в сферу человеческого, спросив, где он живет. В однокомнатной квартире на задах дядиного сада в Хампстеде. По субботам он ездит в Суоффхем, навещает отца с больными легкими. Мать давно умерла.

Рассказ о матери должен был начаться, но они подъехали к дому. Биэрд перебил Олдоса, стал благодарить, ему хотелось поскорее расстаться, но Олдос вышел из машины и быстро обошел ее, чтобы открыть пассажиру дверь и помочь ему вылезти.

– Я сам, я сам, – с раздражением сказал Биэрд, но из-за набранных за последнее время килограммов это оказалось почти непосильной задачей – уж больно низкая была посадка у чертовой машины.

Олдос сопровождал его по дорожке, опять как нянька в психиатрической лечебнице, а когда они подошли к двери и Биэрд полез за ключом, спросил, нельзя ли воспользоваться туалетом. Как откажешь? Только они переступили порог, как Биэрд вспомнил, что сегодня у Патриции вторая половина дня свободна, – и в самом деле она стояла на верхней площадке со щегольским синим наглазником, в обтягивающих джинсах, светло-зеленом кашемировом свитере и турецких шлепанцах. Она спустилась к ним с милой улыбкой и, когда Биэрд представил их друг другу, предложила кофе.