Мария Рольникайте - Свадебный подарок, или На черный день

Бог, как видно, только про заступничество за бабушку услышал, — она успела умереть своей смертью, как раз за месяц до начала войны. Маму с отчимом и в гетто не повели: в маленьких городках в самую первую неделю всех расстреляли. А что касается ее… Бог ведь не знает, что она теперь Марта Шиховска. Что стоит тут, в костеле, и смотрит на пустую скамейку. Что должна выдержать до следующего воскресенья.

Первые трое суток она старательно отгоняла тревогу. Нойму заставили убирать снег, Яник простужен. И если бы Пранукас, когда она застегивала ему пижамку, вдруг не обнял ее, она бы не расплакалась.

Нет, ребенок ничего не заметил. И хозяевам она, проходя мимо, пожелала спокойной ночи, как обычно. Только когда заперлась в каморке… До сих пор губы болят, так она их кусала, чтобы не закричать. Зато страшные мысли, словно почувствовав, что теперь у нее уже не хватит сил их прогнать, набросились все разом. С Яником что-то случилось! Если бы он был простужен, Нойма пришла бы одна. Примчалась бы вечером, ведь понимает, как она волнуется. С ними что-то случилось! А случается теперь только одно…

Господи, что это была за ночь!

Она хотела бежать к Феликсу. Он ведь тоже видел, что их нет в костеле. Может быть, сразу отправился к директору приюта? Как это ей раньше не пришло в голову? Может быть, Феликс знает, что с ними?

Она надела пальто, но вовремя опомнилась — поздно, комендантский час. Да и нельзя ей к Феликсу.

Она пойдет утром, как только рассветет. Будет караулить около дома, и когда Феликс пойдет на работу, она его догонит.

Исключается. Нельзя ей заговорить с ним на улице.

Тогда зайдет к Марии! Дождется, когда «их» немец отправится на свою проклятую службу, и быстро поднимется по лестнице.

Тоже нельзя. Как она угадает, что из подъезда вышел именно этот немец?

Все равно она должна узнать, что с Яником! Сама пойдет в приют! Укутается так, чтобы Яник, если увидит ее из окна, не узнал. Она схватила платок, поспешно стала его повязывать. Она обязательно пойдет! Рано утром, как только на улице появится первый прохожий.

А куда? В каком Яник приюте? И где этот приют? Она же ничегоне знает!

Так и просидела всю ночь в пальто и платке. А утром… Как и каждый день, затопила плиту, приготовила завтрак. Долго одевала Пранукаса, он не давался, капризничал. И больше не обнимал ее. Потом выслушала наставления хозяйки, какой сварить суп, чем его заправить, сколько гулять с ребенком. Когда убирала столовую, часы показывали, что еще только десять часов. А до следующего воскресенья эти стрелки, надолго замирающие у каждого деления, должны сделать столько кругов…

В воскресенье она поспешила в костел на раннюю мессу. Понимала, что Ноймы с Яником в такое время там еще не может быть, но ждать дома не могла. В костеле встала на свое обычное место и еле сдерживалась, чтобы не оглядываться на дверь.

Кончилась ранняя месса, люди стали выходить. Теперь надо было ждать обедни, когда Нойма с Яником уж обязательно придут. Она понимала, что должна делать вид, будто молится, — ксендз, который сидит в левой исповедальне, видит ее. Может быть, ей, как той старушке в черном, приникнуть к окошку исповедальни? Но в чем она исповедуется? Повторять то, чему учили Феликс с Марией? Что в сердцах упомянула нечистую силу, что разбила хозяйскую тарелку и позавидовала ближнему своему. Только одно это правда. Когда она видит на улице женщину, которая ведет за руку мальчика, она очень завидует ей.

Старушка в черном поднялась. Получила отпущение грехов. Теперь к окошку приникла молодая женщина. В таком же, как у нее, сером платке. Но это не она. Она стоит там же, где стояла. У колонны. И ждет…

Сейчас. Нойма с Яником уже скоро должны прийти. Они придут.

Когда зажглись большие люстры и по витой лесенке за алтарем стал подниматься органист, она больше не могла притворяться, что молится. Костел уже был по-воскресному полон. Впереди не осталось ни одного пустого места. И там, где должны сидеть Нойма с Яником, сидят другие люди.

Зазвучал орган, запел хор, она привычно перекрестилась. Зашептала молитву.

Вдруг она почувствовала, что кто-то встал рядом. Феликс! Он не смотрел на нее, и она не поворачивалась. Только краешком глаза видела, как зашевелились его губы. Он ей что-то говорил. Чтобы она завтра… в четыре… пришла… чтобы пришла на лютеранское кладбище… за часовней…

Орган загремел, она опустилась вместе со всеми на колени, Феликс оказался сзади, и она лишь кивнула, что поняла — придет.