Мария Рольникайте - Свадебный подарок, или На черный день

На ходу глянул назад. На мостовой тоже пусто. Все уже, наверно, в гетто. Не с кем вернуться. Значит, надо идти вперед. Нормальным шагом идти. Потому что бегущий по пустой улице человек сразу вызовет подозрение. Не исключено, что из окон тоже следят. Погасили свет, раздвинули шторы и следят. Обязательно надо выглядеть спокойным. Совершенно спокойным. Будто всего-навсего засиделся в гостях и теперь спешит домой.

Вдруг из переулка появились… двое… с автоматами. Один засветил фонариком прямо в глаза.

— Ausweis! [2] Удостоверение! ( нем. ).

Он побежал. Скорее туда, к садику! За углом дыра в заборе. Он спрячется. Спрячется!

Что-то стукнуло в спину. Все равно надо бежать. Еще стукнуло.

…Почему он лежит? Ведь должен… он должен доползти… до ограды…

— Lass ihn, er ist tot. [3] Оставь его, он мертв ( нем. ).

Nein, bewegt sich noch. [4] Нет, еще шевелится ( нем. ).

He мертвый он… сейчас доползет. Зачем?.. Ведь…

Винцент смотрел, как Борис спешит. Про себя даже поторапливал его. Скорей бы дошел до поворота. А там сразу ограда и дыра. Сможет за нею спрятаться, подождать своих. Только бы скорей дошел!

Все-таки надо было уговорить родителей оставить его до утра. Не каждую же ночь бывают проверки.

Чего он оглянулся? Боится идти по пустой улице и хочет вернуться? Нет, пошел. Даже прибавил шагу. Конечно, страшно. Это только на словах или там, в гетто, им кажется, что здесь все не так опасно. Теперь везде опасно.

Борису даже полезно немного перетрусить. Остынет. А то, видите ли: «Во все времена и все войны врагу оказывали сопротивление». Мало ли что было когда-то. Никакой Наполеон и никакой Вильгельм не был, так страшен, как Гитлер. Перед ним уже спасовало столько государств. И русские. Пели: «Если завтра война», а тоже пока не очень справляются. Можно подумать, что когда им возьмется помогать Борис Зив…

Вдруг Винцент увидел, как из-за угла вышли двое. Патруль! Вспыхнул фонарик…

Что он делает? Бежать нельзя! Они же будут стрелять!.. Так и есть…

Упал!

Подошли… в лежащего… трижды…

Все… Оставили его и пошли дальше. Как ни в чем не бывало…

Идут сюда! Он быстро закрыл дверь. Повернул ключ.

Дверь заперта. Заперта.

— Что ты тут стоишь? — Он даже не слышал, как отец спустился. — Мама волнуется. Стреляют где-то совсем близко.

— Больше не будут стрелять.

— Хорошо бы. Но кто знает…

— Я знаю. Они стреляли в Бориса.

— Почему ты… так… думаешь?

— Я видел…

— Но он же был без звезд!

— Все равно. Уже комендантский час. А ты не позволил его оставить.

— Тише! Ради Бога, тише.

— Правильно. При мертвом говорят шепотом. Даже когда он далеко, на улице. Но этот мертвый — Борька…

— Может, он не…

— Пришел ко мне как к другу. А я откупился ломтем хлеба.

— Но, может быть, он только ранен.

— Он — как к другу. А я — ломоть хлеба…

— Господи, да не говори ты так!

— Как я должен говорить? Борьку убили. Понимаешь, убили!

Отец не ответил. Прислушивается.

— Не беспокойся, папа. Они уже прошли.

— Кто?

— Патруль. Те двое, что его убили. И я сейчас выйду.

— Куда?

— Туда, к Борису.

— Нет, лучше я.

— Я сам должен…

— Но я скажу тебе правду. Честное слово, правду.

— Я сам должен… И если он живой, приведу. Мама его перевяжет. Спрячем в моем укрытии. Я сам должен.

Но открыть дверь и двинуться с места было трудно. Очень трудно…

Аннушка вздохнула. Знал бы Даня, как она хочет поверить в его объяснения. Боренька потому не пришел сюда, что не хотел лишний раз рисковать ни собой, ни ими. И правильно сделал: какой смысл приходить, если все равно не собирался здесь оставаться, как он говорил, отсиживаться. И Даня опять, в который уже раз за эти дни, принимался пересказывать ей их разговоры.

Аннушка слушала. Она уже знала их наизусть. Но Даня повторял Боренькины слова, некоторые почти его голосом. Поэтому она старалась не замечать, что иногда в этих пересказах появляются новые подробности. А еще потому она готова была бесконечно их слушать, что чувствовала — успокаивая ее, Даня успокаивал и себя.

Она очень хотела верить. И хотела, чтобы Виктор с Алиной и Нойма тоже поверили. Но на душе было… Ох, как было на душе…

В первые ночи она все ждала. Прислушивалась. Если бы не боялась выдать свое беспокойство, стояла бы у двери. Потому что не может такого быть, чтобы Боренька не пришел, хотя бы совсем ненадолго, только попрощаться. Понимает ведь, что теперь, когда расстаются…