Мария Рольникайте - Свадебный подарок, или На черный день

Вдруг он спохватился, что колонна уже приближается к е г о переулку. Сейчас свернет. Но срывать звезду еще рано. Даже руку к ней поднять нельзя. Только когда он будет почти у подворотни. Когда поравняется с нею…

Но… Там кто-то стоит! У самой его подворотни стоит мужчина. Что делать?

Ничего. Пройти мимо.

Прошел. И мимо второй подворотни прошел. И мимо третьей.

Скоро передние ряды начнут сворачивать направо. До угла остались всего два дома. Он глянул назад. Мужчины не было.

Все! Уже все, он в подъезде. Один.

Борис прислушался. Тихо. Колонна отдаляется. Значит, конвоир не заметил.

Он здесь один. Никто за ним не погнался. Один в полной тишине.

Он быстро скинул пальто. Содрал со спины звезду. Стал поспешно разрывать ее. И ту, первую, которую, оказывается, сжимает в руке. Он их раздирал на мелкие полоски, лоскутки, нитки. Но все равно, даже комочки ветоши могли выдать его. Он поспешно запихивал эти ненавистные обрывки в какие-то дыры, щели под лестницей. Здесь их не найдут. Никому и в голову не придет тут искать.

Все! Борис застегнул пальто и вышел из подъезда. На мгновенье замер, — показалось, что переулок какой-то другой, незнакомый. Нет, тот же, только непривычно пустой.

Он двинулся вперед. Но почему-то не влево, как собирался, а в ту сторону, куда ушла колонна. Свернул за угол. На улице, во всю ширь мостовой, чернела большая колонна людей. Желтые звезды на спинах виднелись издали.

Борис шел, уставившись на последний ряд. С краю, кажется, идет Веня. А рядом с ним, судя по росту, Изя Горелик.

Он понимал, что не должен идти за ними. И на таком расстоянии не должен. Тем более всматриваться, узнавать не надо. Какой-нибудь прохожий может это заметить, что-то заподозрить. Идущему по тротуару не должно быть никакого дела до тех, кого ведут по мостовой.

И все равно смотрел. Шел и смотрел. Только когда они стали сворачивать к гетто, он словно очнулся. Повернул обратно и быстро зашагал прочь. Мелькнула мысль, что слишком резко повернул, внезапность тоже может показаться подозрительной. Но сразу одернул себя — только не паниковать. Никто не обратил внимания. Да и с какой стати на него должны обращать внимание? Он просто идет по улице. Как все. Как сам ходил прошлой зимой. Всего только прошлой зимой. Да и весной тоже. Он мог ходить по всему городу. Домой. Из дому. На лекции. К Владику. К Винценту.

Отец их называет петухами. «Как поживают твои петухи?» И на самом деле, когда они спорят, становятся похожими на сердитых петухов. Еще хорошо, что спорят редко и только об одном — о корнях зла, породивших конфликты между Литвой и Польшей. Владик уверяет, что во всем виноват литовский князь Ягела. Женившись на польской королевне Ядвиге и став одновременно королем Польши, он роздал литовцам польские земли, чем, естественно, вызвал недовольство поляков. А Винцент доказывает, что все было как раз наоборот — это польские феодалы стали притеснять литовцев. И не столько в Йогайле (даже называют его каждый на свой лад) главная причина, сколько в Люблинской унии. Польше это объединение с могущественной — от Балтийского до Черного моря — Литвой было выгодно, а вот для Литвы оно явилось началом упадка. Тут Владик и начинает петушиться: зато Литва стала частью Речи посполиты, а литовцы — шляхтичами; обвиняет Винцента в необъективности. Тогда тот недоволен: «Обвиняешь, потому что не можешь убедить. Обвинение — оружие слабых». Приводит новые доводы. И так — пока не переворошат до мельчайших подробностей всю историю обоих государств.

Вдруг Борис спохватился, что он, оказывается, идет к Владику! И правильно. В бункер он еще успеет. Ведь собирался к Владику. И к Винценту. Они уже, наверно, что-то предпринимают. Давно надо было дать им знать, что он готов к ним присоединиться. Чертовы геттовские стены. Не только отгородили от всего и всех, но еще чуть не превратили в какого-то… какого-то… Так можно дойти до того, что на самом деле ничего, кроме страха, не будешь испытывать. Молодец папка, что не поддался. Правда, он хочет только спасти семью. Но что еще он может? Уже слишком стар для активного сопротивления. А они с Виктором должны. Марка тоже надо будет вытащить. Нечего ему там сидеть с женщинами. И если у Владика уже что-то налажено…

Увидев выступ Владикиного дома, он ускорил шаг. По лестнице взбежал. На двери белеет какая-то бумажка. Он нетерпеливо дернул ручку звонка. Там, внутри, звякнуло.

Почему никто не открывает? Он дернул еще раз. Опять звякнуло, громче.