Филип Рот - Умирающее животное

Глядя на обнаженную Консуэлу, сразу же обращаешь внимание на две вещи. Во-первых, груди. Самые роскошные груди, какие мне доводилось когда-либо видеть, а я ведь родился, напоминаю, в 1930-е и успел на своем веку навидаться всякого. Округлые, пышные, безукоризненные. Великолепная пластика крупных сосков. Ничего похожего, разумеется, на коровье вымя, но соски все равно большие, бежево-розоватые, невероятно возбуждающие. А во-вторых, невьющиеся волосы на лобке. Потому что, как правило, они вьются. А эти были как у азиатки: прямые, гладкие и скорее редкие. Волосы на лобке очень важны, потому что это признак, передающийся по наследству.

И вот я расстелил постель, и она нырнула туда, Консуэла Кастильо, женщина с безупречным телом, особенно на взгляд человека, предпочитающего грудастых. И в свои двадцать четыре года на первом же любовном свидании оказалась отнюдь не против принять позу наездницы. Вела она себя при этом не слишком уверенно, и мне пришлось похлопать ее по плечу, призывая сбавить чересчур энергичный темп, взятый вслепую, с закрытыми глазами, заведомо отстранившись от меня и далее словно бы понарошку — так утрируют любое порученное им дело дети. Отчасти это напоминало то, как она дирижировала незримым оркестром. Как я понимаю, ей хотелось отдаться мне полностью, однако для этого она была слишком юна, и все ее старания оборачивались полным пшиком. И все же, заранее осознав, какое впечатление произведут ее вздымающиеся надо мной груди, и позволяя мне полюбоваться ими во всем великолепии, она с готовностью взгромоздилась на меня, едва я ее об этом попросил. И вдруг повела себя для первого раза более чем раскованно, причем, к моему удивлению, поступила так по собственному почину. Подавшись вперед, она поймала мой мужской предмет грудями, пристроилась поудобнее, чтобы я это непременно видел, а затем сдавила груди и пойманный ими член обеими руками. Она понимала, как возбуждает меня само это зрелище, моя кожа, с двух сторон стиснутая ее кожей. Припоминаю, что я сказал ей тогда: «А знаешь ли ты, что грудей красивей твоих я в жизни своей не видел?» И как профессионально безупречная, хотя и личная (что подразумевает известный интим) секретарша, выслушивающая очередное поручение босса, или, может быть, как благовоспитанная дочь кубинских аристократов, она ответила: «Да, я это знаю. Я же вижу, как вы на них реагируете».

Но в общем и целом она поначалу проявляла в постели излишнюю прыть. Чересчур старалась произвести благоприятное впечатление на своего профессора. Полегче, помедленнее, в одном темпе со мной — вот что я ей тогда внушал. Поменьше бури и натиска, побольше проникновения и понимания. Для того чтобы контролировать ситуацию, совершенно не обязательно прилагать такую уйму усилий. Не то чтобы Консуэла оказалась по своей физической природе грубовата, но, пожалуй, не было бы серьезной ошибкой сказать и так. Когда она впервые делала мне минет, то сосала с такой скоростью и напором (и работала при этом не столько языком и губами, сколько всей мотающейся из стороны в сторону головой), что я просто не смог не кончить намного раньше, чем это меня устроило бы. Однако едва меня пробило, Консуэла сразу же застыла как мертвая и приняла мое семя в рот, не двигаясь и не шевелясь. С таким же успехом я мог бы кончить в корзинку для бумаг. Никто еще не научил ее тому, что в эти мгновения женщине ни в коем случае нельзя останавливаться. Ни один из пятерых мужчин, которые были у нее до меня, не осмелился сказать ей этого. Все они были слишком молоды. Все они были ее ровесниками. Все они были довольны и тем, что им обламывалось, и наверняка полагали, что дареному коню в зубы не смотрят.

И вдруг произошло нечто неожиданное. Укус. Ответный укус! Ответный укус, вернувший ее от безмерного послушания к жизни. Однажды ночью Консуэла вышла за рамки своего постельного усердия, малость утрированного от чрезмерного желания угодить и вместе с тем благовоспитанно-механического, ступила за черту, отделяющую освоение «учебной программы» от подлинных поисков приключений в любовных прериях, и начиная с этой минуты наша с ней связь обернулась для меня истинно вихревым потоком. Вот как это случилось. Однажды, когда она в очередной раз распростерлась навзничь у меня в постели, пассивно ожидая, что я, раздвинув ей ноги, войду в нее, я, вопреки нашему обыкновению, повел себя по-другому. Подложив пару подушек ей под голову так, чтобы темя под определенным углом упиралось в спинку кровати, я присел над Консуэлой, обхватил ее коленями, опустился ей на лицо и в жестком темпе отымел ее в рот. Мне, знаете ли, настолько наскучили ее механические отсосы, что теперь, чтобы напугать ее по-настоящему, я на все время акта зафиксировал голову Консуэлы в нужном мне положении, держа ее за волосы, а точнее, намотав ее волосы себе на руку и уподобив их таким образом конной упряжи.