Наталья Аронова - Душенька

Я стыдилась посторонних людей, которые видели, как Соня открывает мне дверцу машины, по-хозяйски обнимает меня, входя в кафе, как она заправляет мне за ухо прядь волос, когда я склоняюсь над меню… И как вальяжно она достает из сумочки свой бумажник, когда нам приносят счет. А Соня еще как нарочно стала носить костюмы, фасоном похожие на мужские!

Все же я была ей благодарна – за тепло, пусть несколько избыточное, которым она окружала меня, за ее неизменно веселое настроение, за вкус, который она прививала мне: «О нет-нет, Душенька, это платье нельзя носить с такими колготками! И не стоит так обводить губы карандашом, это же даже не вчерашний, а позавчерашний день!»

Увы, наш разрыв был неизбежен. Но, быть может, любовная лодка продержалась бы еще некоторое время на плаву, пока ветер страсти наполнял ее паруса…

Если бы не та злосчастная вечеринка.

Признаться, мне никогда не нравился День святого Валентина, потому что всем моим приятельницам доставались валентинки, а мне нет. Моя соседка по парте, помнится, с пятого класса получала целые горы открыток и беззастенчиво хвасталась ими, а у меня не было ни одной! Сейчас я думаю: да кто же, какие такие неведомые романтики могли присылать ей, неказистой, мосластой, жидковолосой девчонке, все эти бумажные сердечки? Не сама ли она их себе покупала в ближайшем магазинчике канцтоваров? И кто мешал мне пойти купить себе розовое сердечко, красное сердечко, сердечко, усыпанное золотыми звездами, с надписями: «Моей единственной», «Навеки твой», «Я люблю тебя», с котятами, цветами, ангелами? Подписала бы их левой рукой, идеально имитируя корявый мальчишеский почерк – Ваня, Саша, Петя, Артем, – и жила бы спокойно, чувствуя себя не хуже всех, потому что все сами покупали себе эти валентинки, боже мой…

В общем, детские комплексы во мне взыграли, что ли, и когда Соня пригласила меня отпраздновать День святого Валентина в какое-то «маленькое, уютное кафе», я не смогла отказаться. Даже купила ей подарок – серебряное сердечко на цепочке. Я знала, что Соня обязательно мне что-то подарит, и не хотела являться с пустыми руками. Мне показалось, что продавщица, упаковывавшая мою покупку, все понимает и смотрит на меня с презрением. Рядом девушка с очень серьезным лицом выбирала мужской браслет. Остальные продавщицы, столпившись, наперебой давали ей советы, а мне никто даже слова не сказал. Мне стало неприятно, и я поторопилась уйти. Может быть, Соня чувствовала то же самое, покупая мне это колечко со сдвоенными сердечками? Не знаю… Когда машина остановилась, я поглубже вздохнула, словно собираясь броситься в холодную воду. Если уж ответила на приглашение согласием, надо совесть иметь и привести себя в приличное расположение духа. Зеркало в вестибюле отразило странную парочку. Соня была в белом смокинге, в петлице – алая роза, и губы накрашены алым, хищно, броско. У меня было какое-то детское растерянное лицо, несмотря на тщательный макияж и маленькое черное платье…

В полутемном зале было душновато, играла незнакомая музыка. Пела женщина, красивым хриплым голосом рассказывала на незнакомом языке про свою ушедшую любовь. Мы сели на низкий диванчик перед еще более низким столиком. Напротив нас сидели двое мужчин. Я подняла глаза и узнала Камиля. Его спутник был пожилой юноша, худой и вертлявый. Я заметила, что глаза у него подкрашены.

– А вот и девочки! – поприветствовал нас Камиль.

– Привет, дорогой. Здравствуй, Алекс. Вы уже что-то заказали?

– Мы ждали вас, – нараспев протянул Алекс, беззастенчиво рассматривая меня. – Камиль, дорогой, закажи мне виски, ладно?

– А ты чего хочешь выпить, Душечка? Мараскино? – наклонилась ко мне Соня, ее жаркое дыхание защекотало мне шею.

При мысли о приторно-сладком, жгуче-пряном ликере мараскино меня вдруг замутило, и я почувствовала, что вот-вот покажу всем окружающим – и Соне, и Камилю, и этому раскрашенному чучелу, – что у меня было на обед.

– Мне надо выйти, – сказала я сквозь зубы и стала пробираться между столиками. Соня встала и пошла за мной, я ускорила шаг… Она стучала в дверь кабинки, пока меня рвало желчью… Ощущая во рту невыносимую горечь, я вышла, встретив ее взволнованный взгляд.

– Детка, что с тобой? Ты заболела? Поехали поскорей домой. Я уложу тебя, заварю чая покрепче. Ты, наверное, отравилась в этом своем ужасном колледже. Что ты ела?

– Ничего, – сказала я. Отступившая было тошнота снова подкатила к горлу. – Соня, мне нужно выйти на воздух, немного подышать.