Наталья Аронова - Душенька

На самом же деле любимица-рябушка, о которой торговка повествовала едва ли не со слезой в голосе, была залежалым товаром, перекупленным своей хозяйкой у государственных продавцов. Пройдоха Любаня и в самом деле пестовала своих давно упокоившихся с миром питомиц. Она вымачивала их в соде, чтобы избавить тушки от мертвенной синевы и отбить специфический душок, натирала морковным соком для придания приятного желтоватого оттенка и надувала сквозь разрезы через трубочку, чтобы курочка округлилась и окончательно похорошела.

Меня тетка Любаня ни разу не пыталась обмануть, да я и редко что-то покупала у нее, как она ни зазывала – не могла победить отвращения. Но на этот раз уж очень хорош был рубец, лежащий перед ней на прилавке. Я могла бы и не вмешиваться в процесс обведения вокруг пальца наивного покупателя, но неожиданно услышала собственный голос, наставительно произносящий:

– Эта курица никуда не годится. Ты, тетка Любаня, дай человеку настоящую, хорошую птицу.

– А эта чем плоха? – удивился человек в белом костюме.

– Вот именно – чем плоха? – окрысилась на меня Любаня, но тут же демонстративно швырнула несчастную птичку обратно на прилавок и отвернулась. Простофиля-покупатель, видимо, решил не выяснять ненужных ему подробностей, но отходить от прилавка не торопился, смотрел на меня с интересом.

– Чего тебе, Дуняшка? – с некоторой досадой, но все же приветливо спросила меня Любаня. – Рубец? Бери, хороший, правду говорю.

Я расплатилась, уложила рубец в сумку и пошла к выходу. Мужчина последовал за мной.

– Так чем же плоха была та курица? – спросил он, словно ни к кому конкретно не обращаясь.

– Уверены, что хотите это знать?

– Н-нет… Но на будущее…

– На будущее мой вам совет: сожмите тушку в руках. Если она пружинит, как футбольный мяч, значит, продавец надул ее воздухом.

– Как воздухом?

– Да вот так же. Как футбольный мяч, говорю же вам.

– Но зачем? Куры продаются на вес, от этой пластической операции она не станет тяжелее.

– Тяжелее не станет, станет красивей. Кура, нуждающаяся в таком прихорашивании, не лучшего качества. К тому же таких желтых кур не бывает.

– Не бывает? – повторил за мной простофиля.

Он уже начинал меня раздражать, хотя мне и лестно было, что меня, девчонку в коротком сарафанчике, внимательно и покорно слушает такой большой и взрослый мужчина.

– Они же синие. Или белые. Ну, или слегка желтоватые. Тетка Любаня моет кур содой и красит морковным соком, и это еще не так плохо. Здесь есть одна продавщица, которая вымачивает их в «Белизне» и красит апельсиновым «Инвайтом».

– А что такое «Белизна»?

– Это хлорный отбеливатель. Что такое «Инвайт», знаете?

– Знаю.

– Вот и хорошо. Есть еще вопросы?

Мы уже стояли у дверей рынка, нас толкали прохожие.

– Есть, – сказал мой собеседник. Глаза у него были серые, веселые. Он не улыбался, только чуть подрагивал угол жесткого мужского рта. – Что вы собираетесь делать со своей покупкой? Оно такое ужасное. Похоже на заплесневелое вафельное полотенце.

– Это рубец. Выглядит и в самом деле не очень, но если вымыть, очистить, сварить и обжарить с луком – получится очень вкусно. Вы извините, я тороплюсь.

Я сделала шаг на улицу. Жар майского дня навалился на меня, как огромная пуховая перина.

– А может быть, вместо всех этих манипуляций – вымыть, очистить, сварить и зажарить с луком – вы сходите со мной в ресторан поужинать?

Тут мне надо было уходить, уходить молча, уходить не оглядываясь, но тот день, видимо, был днем невозможных поступков и нечаянно произнесенных слов, потому что я сказала:

– Вы ведь даже не знаете, как меня зовут.

– Ну, я и так сегодня узнал очень много нового. И про кур, и про рубец. Пока информации достаточно. Так вы согласны? Тогда сегодня, в восемь вечера, у фонтана.

И указал жестом в сторону площади, где бил фонтан, окутанный тончайшей водяной пылью. Он был, как оазис в пустыне, под ним плескались чумазые цыганята, а над ним нестерпимо сияла радуга. И, засмотревшись на нее, я не успела заметить, как незнакомец ушел, растворился в жарком мареве.

Разумеется, я не собиралась никуда идти, тем более в ресторан, тем более – с незнакомым мне мужчиной. Я готовила рубец и одновременно зубрила ненавистные химические формулы. Но все чаще и чаще посматривала на часы. Часы у нас на кухне были забавные – циферблат в виде тарелки, по которому двигались нож (стрелка минутная) и вилка (стрелка часовая). В тот день мне виделась какая-то ирония в том, как эти стилизованные столовые приборы отрезали кусочки от дня, час за часом, минута за минутой… пока не показали четверть седьмого и я не обнаружила себя стоящей в комнате перед зеркальной дверцей шкафа. Щеки у меня горели, руки лихорадочно убирали рассыпавшиеся волосы в косу, и на мне был мой лучший наряд – комбинезон из шелка цвета аметиста. Пытаясь накраситься, я больно ткнула себе щеточкой от туши в глаз и едва проморгалась.