Мануэль Пуиг - Поцелуй женщины-паука

— череп стеклянный, тело тоже из стекла, стеклянную игрушку легко разбить, осколки острого холодного стекла в холодной ночи, влажная ночь, гангрена ползет по рукам, изрезанным стеклом Ничего, если я перебью тебя?

— ночью больной встает и идет босиком, он простужается, ему становится хуже. Что? Давай.

— стеклянный череп полон картинками святых и шлюх, старые пожелтевшие картинки, мертвые лица изображены на выцветшей бумаге, у меня в груди мертвые картинки, стеклянные картинки, острые, они режут, гангрена заползает в грудь, поражает легкие, сердце Что-то у меня ужасное настроение. Я с трудом тебя слушаю. Может, дорасскажешь завтра, а? А сейчас просто поговорим.

— Хорошо, о чем ты хочешь поговорить?

— Мне так плохо… ты не представляешь. Я запутался… В общем, я… я теперь немного понимаю, это я о том деле, связанном с моей девушкой, я за нее боюсь, потому что она в опасности… но та, от которой я жду письма, которую хочу увидеть, не моя девушка. И прикоснуться, и обнять я хочу не ее, потому что мне нужна Марта, мое тело просит ее… я хочу чувствовать ее рядом, потому что, думаю, Марта единственная, кто может спасти меня, ведь сейчас я чувствую себя мертвым, серьезно. Мне кажется, лишь она сможет меня спасти.

— Говори, я слушаю.

— Ты будешь смеяться над моей просьбой.

— Нет, не буду, с чего вдруг?

— Если ты не против, зажги, пожалуйста, свечу… Я хочу продиктовать тебе письмо для нее, в смысле для той, о ком я постоянно говорю, для Марты. У меня у самого кружится голова, если я фиксирую взгляд на чем-то.

— Но что с тобой? Что-то еще? Помимо живота, я имею в виду?

— Нет, просто я очень ослаб, вот и все, и хочу немного облегчить душу, потому что я так больше не могу. Сегодня днем я пытался написать письмо, но все плывет перед глазами.

— Тогда конечно, погоди, я найду спички.

— Ты правда очень добр ко мне.

— Вот они. Хочешь, сначала напишем черновик, или как?

— Да. Давай сначала черновик, потому что я даже не знаю, что сказать. Возьми мою ручку.

— Подожди, я карандаш поточу.

— Нет, говорю тебе, возьми ручку.

— Хорошо, только перестань злиться.

— Прости, просто у меня в глазах потемнело.

— Так, давай диктуй.

— Дорогая… Марта… ты, наверное, не ожидаешь… получить это письмо. Мне так… одиноко, мне так тебя не хватает, мне хочется поговорить с тобой, хочется… быть рядом, хочется… чтобы ты… подбодрила меня. Я сижу в этой камере, кто знает, где ты сейчас?., и что ты чувствуешь, о чем думаешь или в чем нуждаешься?.. Но мне необходимо написать тебе, даже если я и не отошлю это письмо, кто знает, как все сложится?.. Позволь мне поговорить с тобой… потому что боюсь… боюсь, что-то может сломаться у меня внутри… если я тебе не откроюсь. Если бы мы только могли поговорить, ты бы поняла, что я имею в виду…

— «…ты бы поняла, что я имею в виду…»

— Прости, Молина, как я там сказал о том, что не пошлю письмо? Прочитай, что там?

— «Но мне необходимо написать тебе, даже если я и не отошлю это письмо».

— Припиши: «Но я отошлю его».

— «Но я отошлю его». Давай дальше. Ты остановился на «Если бы мы только могли поговорить, ты бы поняла, что я имею в виду…»

— …потому что сейчас я не мог бы предстать перед своими товарищами и говорить с ними, мне было бы стыдно за то, каким я стал слабым… Марта, у меня такое чувство, будто я должен прожить дольше, будто кто-то должен смазать… медом… мои раны…

— Да… Продолжай.

— …У меня внутри все болит, только такой человек, как ты, мог бы понять… потому что ты выросла в чистом и уютном доме, как и я, и научилась радоваться жизни так же, как и я. Я не могу свыкнуться с ролью мученика, меня это бесит, я не хочу быть мучеником и сейчас задаюсь вопросом, не было ли все это моей большой ошибкой… Меня пытали, но я ни в чем не сознался… Я даже не знаю настоящих имен своих товарищей, я выдал лишь боевые клички, но для полиции они бесполезны, а внутри у меня сидит собственный мучитель, и он не дремлет… Потому что мне хочется настоящего правосудия. Смотри, как бессмысленно то, что я сейчас скажу: я хочу справедливости, я хочу, чтобы вмешался Промысел Божий… потому что я не заслуживаю этого — вечно гнить в камере или… я понял… я понял… Теперь я все понимаю, Марта… Я боюсь, потому что болен… это страх… ужасный страх смерти… страх, что все закончится вот так, что моя жизнь сведется к этому крошечному пространству, я не думаю, что заслужил это. Я всегда поступал честно, никогда никого не эксплуатировал… и боролся — едва начал разбираться, что к чему — против эксплуатации человека человеком… И всегда проклинал все религии, потому что они пудрят людям мозги и уводят от борьбы за равенство… но сейчас мне как воздух необходима справедливость… божественная справедливость. И я прошу, чтобы на свете был Бог… Молина, напиши с заглавной буквы, пожалуйста…