Филип Рот - Театр Шаббата

— Вынуждает. Вернее, вынуждал. Именно к этому я и шла четыре года назад. И подошла к самому краю. Не могла дождаться зимы. Хотела в пруд, под лед. Ты надеялся, что Кэти Гулзби меня туда отправит. А она вместо этого спасла меня. Твоя сучка, твоя студенточка-мазохистка спасла мне жизнь.

— А почему же я так радуюсь унижениям своих жен, а? Держу пари, потому, что ненавижу их.

— Ты всех женщин ненавидишь.

— От Барбары ничего не скроешь.

— Это все твоя мать, Микки, твоя мать!

— Моя мать виновата? Моя маленькая, выжившая из ума мамочка?

— Она не «виновата». Она была такая, какая была. Но она первая исчезла. Когда убили твоего брата, она исчезла из твоей жизни. Она бросила тебя.

— И именно поэтому, если я правильно понимаю Барбару, ты кажешься мне такой дьявольски скучной?

— Рано или поздно любая женщина покажется тебе скучной.

Только не Дренка. Дренка — никогда.

— Так когда, по плану Барбары, ты должна вышвырнуть меня вон?

Пока Розеанна не планировала заходить так далеко в «конфронтации». Он понял это, потому что у нее вдруг сделался такой вид, какой был в прошлом апреле в День патриота, перед тем как она внезапно потеряла сознание прямо перед финишной чертой на Бостонском марафоне. Вопрос о том, чтобы избавиться от Шаббата, не планировали поднимать, пока Розеанна не будет вполне готова жить самостоятельно.

— Так когда, — повторил он, — меня намечено вышвырнуть?

Шаббат наблюдал, как Розеанна принимает решение пересмотреть прежние планы и сказать ему: «Сейчас». Для этого ей потребовалось сесть и обхватить голову руками. Ключи от машины так и болтались у нее на пальце. Когда она вновь подняла голову, по щекам ее текли слезы. Не далее как сегодня утром он случайно услышал обрывок разговора по телефону, может быть, даже с самой Барбарой: «Я хочу жить. Я сделаю все, чтобы выздороветь, все что угодно. Я чувствую себя сильной и способной отдать все своей работе. Я ухожу на работу с радостью, я счастлива каждой минутой своей работы!» И вот она в слезах.

— Я не хотела, чтобы это случилось именно так, — сказала она.

— Так когда у Барбары запланировано вышвырнуть меня?

— Пожалуйста. Пожалуйста! Ты говоришь о тридцати двух годах моей жизни! Это совсем нелегко…

— А если я облегчу тебе задачу? Вышвырни меня сегодня, — сказал Шаббат. — А ну-ка проверим, достаточно ли ты трезва для этого. Вышвырни меня, Розеанна. Скажи, чтобы я убирался и никогда не возвращался.

— Это несправедливо, — сказала она и зарыдала, как не рыдала долгие годы. — После моего отца… После всего этого, пожалуйста, пожалуйста, не говори «вышвырни меня»! Я не могу этого слышать!

— Скажи, что если я не уйду, ты вызовешь копов. Возможно, там служат твои дружки из «Анонимных алкоголиков». Вызови полицию штата, сына хозяина гостиницы, того мальчика, Балича. Скажи ему, что у тебя другая семья, что твоя семья — это «Анонимные алкоголики», что они больше любят и лучше понимают тебя, чем твой муж, и поэтому ты хочешь вышвырнуть его вон. Кто там написал про «Двенадцать ступеней»? Томас Джефферсон? [17] Имеются в виду так называемые «Двенадцать ступеней», составляющие основу программы общества «Анонимные алкоголики». По мере восхождения по этим ступеням больной приходит к необходимости отказа от алкоголизма. Имя Томаса Джефферсона, третьего президента США (в 1801–1809 гг.), герой, по-видимому, называет в связи с тем, что именно Джефферсон является автором Декларации независимости — главного документа в американской истории. Тем самым он пародирует важность для алкоголиков их главного документа — «Двенадцати ступеней». Ну, так и его позови, поделись с ним, скажи ему, что твой муж ненавидит женщин и его надо вышвырнуть во-о-он! Позвони Барбаре, нашей дорогой Барбаре. Да я сам позвоню ей! Я хочу спросить ее, как долго вы, две безупречные женщины, планировали мое изгнание. «Ты болен, пока у тебя есть секреты»? Ну и как долго Моррис с заправки был твоим маленьким секретом, дорогая?

— Я не могу так! Я не заслужила этого! Тебе наплевать на возможность рецидива — у тебя все время рецидив! А меня это пугает! Ценой огромных усилий и страданий я поднялась, Микки. Выздоровела от ужасной, опустошающей, возможно, смертельной болезни. И не кривись так! Если бы я не рассказывала тебе о своих трудностях, ты бы вообще ничего о них не знал. Я говорю это не в приливе жалости к себе или сентиментальности. Для того, чтобы поправиться, мне потребовались все мои силы, это было огромное напряжение. Но я все еще не ощущаю уверенности. Мне до сих пор бывает больно и страшно. И я не могу выносить этот крик. Я этого не вынесу! Прекрати! Ты кричишь на меня, как мой отец!