Владимир Высоцкий - Роман о девочках (сборник)

Внизу, в холле, развернулись неожиданные уж совсем события. Неожиданные для обоих. Трое молодых людей с невинными лицами безбоязненно подошли к иностранцу и его спутнице, скучая как бы, попросили у него прощения на нечистом арийском языке, а ее попросили пройти в маленькую такую, незаметную дверцу под лестницей. Там уж ее ждали другие – за столом и за стопкой чистой бумаги. И те и другие – и приведшие и сидевшие – особой приветливости не высказали.

– Ваша фамилия? Имя-отчество?

– Полуэктова Тамара Максимовна.

– Возраст?

– А в чем дело, простите?

За столом удивленно подняли брови:

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – сказано это было тоном грубым и пугающим, и Тамара сразу успокоилась.

Заложила она ногу на ногу, закурила дареные «Мальборо» и спросила как можно вульгарнее и презрительнее:

– А почему это вы на «ты»? Мы с вами на брудершафт не пили.

– Да я с тобой рядом… – Спрашивающий цинично выругался. – Отвечай лучше! Хуже будет! – пугал он.

Но не запугать вам, гражданин начальник, Тамару. Ее не такие пугали. Ее сам Колька Святенко по кличке Коллега пугал. Много раз пугал. Первый раз года три назад пугал, когда вернулся. Когда вернулся и, как обещал, разбираться начал. Ну… об этом потом. А сейчас:

– А что это ты ругаешься, начальник, выражаешься грязно и запугиваешь? Чего надо вам? Что в номере у иностранца была? Ну, была! Вы лучше за персоналом гостиничным следите, а то они две зарплаты получают: одну у вас – рублями, другую у клиентов – валютой. Или, может, они с вами делятся? Вон ты, я вижу, «Винстон» куришь. Откуда у вас «Винстон» – он только в барах да «Березках»? А галстук откуда? Или вам такие выдают?

– Помолчите, Полуэктова! – оторопели все вокруг и ошалели от наглости. – Хуже, хуже будет.

Но Полуэктова Тамара не помолчала. Закусила она удила. А тут еще Питер рвется в дверь – выручать, все-таки любовь-то еще не прошла.

– Хуже?! А где мне будет хуже, чем у вас? Задерживать не имеете права! Я этого Питера люблю, и он женится на мне, – и с этими лживыми словами на устах бросилась Тамара к дверце незаметно, распахнула ее и впустила с другой стороны несостоявшегося своего жениха, Питера Онигмана, бизнесфюрера и вдовца, втянула его за грудки в комнатку и в доказательство любви и согласия между ними повисла у Питера на шее и поцеловала взасос.

И спросили в упор Питера работники гостиницы на нечистом его языке:

– А правду ли говорит девица, господин, как вас там? Верно ли, что вы на ней женитесь? Отвечать сейчас же! Иначе мы ее за наглость и прыть в такой конверт упрячем, что и никто не отыщет! Она у нас по таким местам прокатится, она у нас такого хлебнет варева!.. – и всякие еще страсти.

Испугался Питер за Тамару, да и за себя испугался он, потому что отец его был в плену, в Сибири, и хотя вывез оттуда больше теплых воспоминаний, но были и холодные – например, зима, а Питер, оттого что плохо понимал угрозы работников отеля, подумал, что это его хотят упрятать, прокатить и накормить. И помня папины «бр-р-р» при рассказах о сибирской зиме, ответил Питер твердо:

– Яволь! – это значило: правда, дескать, – и взял Тамару под руку.

А она от полноты чувств принялась его бешено целовать, при этом глядя победно на опозоренных и обомлевших служащих «Интуриста», – целовать, и плакать, и смеяться тоже, и даже взвизгивать и подпрыгивать. И последнее – то есть подпрыгивание – вовсе она выполнила напрасно, потому что разомкнулся на ней злополучный лифчик и выпали из него злополучные восемьсот марок, и стихло все кругом, и уже задышали мстительно работники, взялись уже за авторучки, пододвинули уже стопки бумаг, а гражданин ФРГ стоял как в воду опущенный, воззрясь на пачку денег, как будто впервые видел денежные знаки своей страны, и сомнения его последние рассеялись, а слова были сказаны – сказал же он уже «Яволь», – а в Германии слов на ветер не бросают.

А Тамара Полуэктова с Самотечной площади так и осталась, подпрыгнув, с открытым ртом и расстегнувшимся лифчиком, и ждала неизвестно чего.

Зовут меня Тамара. Отчество Полуэктова, то есть Максимовна, фамилия – Полуэктова. Родилась в 1954 году. Мне двадцать три теперь. Я от вас ничего скрывать не буду, вы ведь не допрашиваете. Мама моя совсем еще молодая, нас у нее двое дочерей – я и еще Ирина. Ирка меня старше на три года, у нее муж инженер, работает в ящике. Ирка рожать не может после неудачного аборта. Она лет семь назад, когда я школу кончала, ну, когда еще Николая посадили, жила с одним художником. Он ее рисовал, ночью домой не пускал, а звонили какие-то подруги, врали, что далеко ехать, что они на даче, что там хорошо и безопасно. Мама все спрашивала, какие ребята там, а подруги говорили – никакие, у нас девичник, – и хихикали, и называли мать по имени-отчеству, как будто они очень близкие подруги, спрашивали про меня – как там Тамара? – и отцу передавали привет. Отец старше матери года на двадцать три. Он раньше в милиции работал, а теперь – на пенсии. У него орден есть и язва. Он уже года два как должен был умереть, а все живет, но знает, что умрет, и поэтому злой и запойный, а нас никого не любит.