Мухаммед Диб: Пляска смерти

«Он прав, Арфия», — говорит второй полицейский.

А первый все не унимается:

«Ну что тебе надо, что ты себе воображаешь?»

Я им говорю:

«Так что же, значит, вы их всех похоронили?»

Они оба вытаращили на меня глаза.

«Кого?»

«Мы?»

«Да, вы, — отвечаю. — Вот такие типчики, как вы!»

Первый шпик проворчал:

«Такие типчики, как мы!..»

«Да, — говорю, — как вы!»

А он затряс головой и все повторяет:

«Такие типчики, как мы! — И показывает мне свои ладони: — Как мы?»

«Да», — говорю.

«Мы, Арфия, мы еще что-то делаем для этой страны. А вот вы… Да что там о вас говорить! И сказать-то нечего!»

«Я тоже прошел маки! — говорит второй. — Но все это в прошлом! Я-то могу это сказать!»

«А все, что произошло, умерло? Так?» — спрашиваю.

«Прошлое — это прошлое!» — отвечает первый полицейский, делая широкий жест рукой.

«Нельзя же оплакивать его всю жизнь, Арфия, ну пойми ты!» — добавляет второй.

«Ничего, еще долго будут говорить о нем, дети мои, — говорю я. — Это еще только начало! Все это раздражает, может быть, но вы еще многое услышите; об этом будут говорить все больше и больше…»

Второй начал рассуждать:

«Может быть, это и хорошо. Мы не против».

«Тем лучше, — говорю я. — Потому что революция — она никогда не кончается! Никогда!»

И ставлю все точки над «i»:

«Хотите знать кое-что? Ведь и война тоже не кончилась. Нет, война тоже продолжается!»

Тогда первый шпик бросает мне:

«Если бы вы революцию свою делали, не сея смерть и не перерезая горло другим…»

Тут уж я не стерпела:

«А ты что делал, совершая свою революцию? Хотела бы я знать, как это было у вас!»

«Но он сказал правду, Арфия!» — заметил второй полицейский.

Но я продолжаю пытать того:

«Хотела бы я знать, где ты делал ее, эту свою революцию! Или мой вопрос — слишком нескромный? Я все-таки хотела бы знать!»

А он мне говорит:

«Я не обязан тебе отвечать».

«Так я сама тебе скажу, как вы ее делали, эту вашу революцию, ты и тебе подобные! Вы точили тогда ножи, чтобы перерезать горло ей самой! Ей, нашей революции! Вот так! Только этого и ждали!»

Они оба на меня посмотрели с ужасом. Но в этот момент дверь в кабинет комиссара открылась, и оттуда крикнули: «Введите ее!»

Полицейские встали, одернули мундиры. Я тоже поднялась с места…

…А теперь послушай, что мне приснилось там, в тюрьме. Это, я думаю, было уже в третью ночь, которую я провела там. Ну вот, значит, сижу я в своей камере. В уголке. Одна в четырех стенах. Но мне кажется, что моя камера находится где-то на вершине горы. А через стены ее сочится ночь. Да-да! Ночь, с ветром, со всеми своими шорохами и криками… И вдруг из этой темноты выходит Басел. И говорит мне:

«Ну вот и ночь настала!»

И знаешь кто появился вслед за ним? Немиш! Я не видела, как он пришел. Но теперь уверена, что он вошел вместе с Баселом, только я поначалу не заметила этого. И он, Немиш, тоже мне говорит:

«Эй! Ну вот и ночь настала! Надо идти дальше. Надо подумать, как нам выбраться отсюда».

Чтобы не соврать тебе, я не знаю точно, кто это сказал, то ли он, то ли Басел, я не очень-то отличаю теперь одного от другого. Но пусть страшнее станут мои муки на том свете, если я не перескажу тебе мой сон таким, каким он был на самом деле!

Так вот, значит, Басел, а может быть, и Немиш отвечает ему:

«Если мы доберемся до тайника только назавтра, то у меня все кишки вывернутся наизнанку!»

В этот момент во тьме послышался чей-то голос:

«Что ты сказал? Ну-ка повтори!»

Представь себе, это был голос Слима! Этот-то голос я буду помнить всегда!

Басел — или Немиш — спрашивает:

«Что повторить-то?»

А Немиш — а может быть, и Басел — тоже спрашивает:

«Когда, говоришь, доберемся?»

И Басел — или Немиш — отвечает:

«Завтра! Только завтра!»

Тогда Немиш — а может быть, и Басел — усмехнулся:

«Неужели завтра?»

А Слим сказал:

«Ты… Ты что, не веришь? Ну чего ты пялишь на меня глаза?»

Немиш — или Басел — засмеялся:

«Да ты погляди сам на свои ноги, Слим! Они разбухли от гноя. От тебя трупом разит! — И он уже не мог остановиться, все смеялся: — У тебя от ног мертвечиной несет!»

Слим ему:

«Ну и шуточки у тебя!»

Тогда Немиш — или Басел — прекратил смеяться. Говорит:

«Нам лучше всем разделиться! Дальше так продолжаться не может. Пусть каждый выбирается из этого дерьма сам, как может».

Слим ему в ответ:

«Нам лучше всем разделиться! Ты что, серьезно? Нет, ты серьезно?»

И эхо вторит ему:

«Ёзно?.. Ёзно?..»