Захар Прилепин - Грех и другие рассказы

Братик влез в калоши и, поплевывая, ждал меня, глядя куда-то в сторону коровника.

Не сговариваясь, сходили в гости к корове, я ласково почесал ей огромный лоб, она похлопала глазами и выдохнула. Валек пошептался с курами, они откликнулись настороженно.

Выбрели на улицу: там, после животного тепла стойла, ласково и прохладно пахнуло деревом, землей, заходящим солнцем.

— Да ладно, че ты? — вдруг сказал Валек. — Херня. Отквитаемся. Умереть теперь, что ли.

Он пошел к воротам. Нехотя я отправился за ним.

Там Верочка все-таки.

По дороге мы заговаривали иногда, отмечая что-то в соседских домах — у кого забор заново покрашен, у кого малинник поломан, — но слова произносили, конечно, из-за того, что молчать было по-прежнему тошно.

За минуту до дома Сахаровых толкнулись плечами и разом споткнулись, услышав бодрый и незнакомый пацанский гогот.

У меня заекало в груди, но ноги сами несли вперед, будто кто-то подталкивал в спину.

Компания сидела на лавочке у дома — Верку и Леху мы признали, а еще двоих в темноте разглядели не сразу.

— О, мальчишки, — сказала Верочка и подбежала к нам навстречу, светясь в темноте зубками. Верочкины волосы в фонарном свете серебрились и подрагивали.

Ее теплые касания впервые никак не отозвались в теле, которое стало скользким и во все стороны колотило сердцем.

Я смотрел мимо Верочки, через ее плечо, кажется, обо всем уже догадавшись.

Это были наши дневные знакомые — кривоногий, что толкнул меня, и старший, что с нами разговаривал со слюнявой сигареткой на брезгливой губке.

Мы подошли, пожали руку Лехе, тот сразу подивился:

— Чего-т вы унылые? Мы отсюда слышим каждый вечер, как вы кнутами щелкаете, а нынче тишина была на пруду.

Валек в ответ пробормотал что-то неразборчивое.

Леха еще раз внимательно всмотрелся в нас и, ничего не поняв, представил двух новых товарищей, пояснив, что они, как я и думал, с соседнего поселка.

Я стоял к ним ближе и, хотя они не протягивали мне руки, протянул свою сам.

Кривоногий быстро, холодной, но очень сильной ладошкой цапнул мою руку — будто выхватив снулую, перегревшуюся рыбу из воды — и тут же выпустил, улыбаясь при этом во весь недобрый рот, где в странной последовательности толпились обильные и разноростые зубы.

Ладонь старшего оказалась мягкой — и он долго, но мягко держал мою почти безвольную, отсыревшую ладонь, все не отпуская и не отпуская меня.

Верочка кое-как все исправила, разбив наше рукопожатие, будто мы о чем-то спорили, и села на лавочку близко, даже слишком близко к этому самому старшему.

Кривоногий тут же присел с другой стороны и даже чуть приобнял с ехидной улыбкой Верочку за плечи, впрочем, едва ее касаясь.

Мы себе и такого никогда не позволяли.

Братик как стоял поодаль, ни с кем не поздоровавшись, так и продолжал стоять.

Старшой скосился на него и сказал:

— Привет, эй.

— Привет, — повторил братик сдавленным голосом, будто только что услышал это новое нерусское слово, смысл которого ему не был ясен.

Все от нас отвлеклись, как-то почувствовав, что толку в общении с нами не будет, и заговорили о своем.

Старший и кривоногий погано шутили, а Верочка заливалась так, как с нами не заливалась никогда. А мне казалось, что только мы и умеем ее смешить.

Уходить было стыдно, стоять невыносимо. Братик первым присел на корточки, следом и я, при чем как-то удивительно резко, будто мне разом небольно подрезали сухожилия в ногах.

Леха что-то спросил у братика, Валек ему ответил, и они какое-то время негромко переговаривались. Я никак не мог придумать, куда мне деть взгляд, и то смотрел Верке на тапочку, то на первую звезду, то на братика — с таким видом, словно меня очень занимал его разговор с Лехой. По уму надо было бы встать и пересесть поближе к ним, но и подняться-то было пугливо — вдруг не устою.

Кривоногий в то время пристально вглядывался в меня, и улыбка с его гадкого лица никак не сползала. Один раз он сплюнул, и упало неподалеку от меня. Некоторое время я смотрел на плевок, он почти светился в траве.

— Ну, нам пора, — сказал братик, похоже, обретший в разговоре с Лехой хоть какой-то голос.

— Чего так рано? — поинтересовалась Верочка.

— На рыбалку завтра, — ответил братик совсем спокойно.

Чуть качнувшись, поднялся и я, вдруг почувствовав, что ноги, как ни странно, могут ходить и готовы в путь.

Леха, кивнув нам приветливо, побрел зачем-то во двор, вроде как по нужде. Стукнул калиткой и пропал.