Захар Прилепин - Грех и другие рассказы

— Может, ты заткнешься? — попросил я.

— А ты кто такой? — спросил меня белоголовый. — Пустоглазые вы оба, ничего не живет внутри. Плакать хоть умеете? Ты когда последний раз плакал, ты? — Тут он наклонился через стол и попытался взять мое лицо в ладонь, все сразу.

Я увернулся, тогда он другой рукой решил зачерпнуть лицо черноголового — и тоже не удалось.

Мы вскочили, громыхая стульями, и какое-то время стояли, не дыша, внимательные и напряженные, как официанты, обслуживающие невидимых людей, сидящих за нашим столом.

— А глупости? — шепотом спросил белоголовый. — Когда вы в последний раз совершали глупости? Вот ты? — и он бросил в меня тяжелой рукой и всеми пальцами.

Не отвечая, я сел за стол. Мне было больно стоять в моих новых ботинках.

Дернув щекой, сел и черноголовый. Налил себе водки и тоже выпил один, минуя меня. Склонил голову, и темя его высветилось холодной бронзой.

— Ты зачем меня позвал сюда? — горько спросил черноголовый, не поднимая глаз.

— Ты зачем меня позвал сюда? — злобно спросил белоголовый, ловя мой взгляд.

— Видимо, сегодня поминки, — сказал я и тоже выпил не чокаясь.

Мои друзья встали и вышли, я не смотрел в их спины.

Кликнул официантку и пожаловался на больное горло. Она кивнула удивленно и внимательно.

— Вы не могли бы мне принести бутылку горячей водки? — попросил я.

— Хорошо, мы подогреем, — ответили мне.

Подогрели и принесли. Ботинки уже стояли возле ног, пустые, твердые и неприветливые. Перенеся их на стол, я начал разливать водку поочередно то в один, то во второй, то в один, то во второй. Запах пота, кожи и водки тошнотворно смешался и завис над столом.

— Молодой человек, что вы делаете? — вскрикнула официантка, подбегая ко мне.

Поднос был полон грязной водкой.

Появились вышибалы и ласково взяли меня под руки. Ботинки чернели на столе, я несколько раз оглянулся на них, словно ожидая, что они пойдут вслед за мной. Но этого не случилось.

Тяжелая дверь взмахнула предо мной, отпуская в огни, и в гам, и в суету.

Я вышел босиком в Москву. Я первым написал этот рассказ. Я выиграл.

Рыбалкой меня было не соблазнить, я нахожу это занятие нелепым — стоять у реки с оловянными глазами, сжимая деревянную палку, и ждать, когда к тебе приплывет рыбка. Я еще могу в сильно пьяном виде подурить с бреднем по прибрежным кустам, но это должно каким-то иным словом называться: с бреднем не рыбалка уже, но охота.

Хотя охоту я тоже не люблю. Я люблю лежать на песке, чтоб повсюду солнце, а песок белый и горячий.

— Песка там вообще до фига, — ответил братик мой Валек. — Будешь лежать, как в песочнице. Поехали, а то мне скучно одному.

— Напьешься со своим другом, и будете за тюрьму говорить, — вяло отнекивался я. — Мне не нравится, когда так много про тюрьму. Я там никого не знаю.

— Не будем, — пообещал братик. — Тюрьма в тюрьме надоела.

Он не сказал мне, что электричка шла вовсе не до той деревни, где обитал его дружок, с которым сидели вместе, — от остановки нужно было еще шевелиться пару часов.

Добравшись до вокзала в своем городе, мы сразу отправились за пивом в ларек; тем временем медленно и равнодушно ушла наша электричка, которую мы почему-то не заметили. Чокнулись двумя пузырями в ее честь. Выпили еще по четыре, взяли в дорогу шесть и едва успели на следующую электричку.

Вагон был душный, и мы проветривали головы, высовывая их в окно — так, что вскоре рожи наши стали не только пьяными, но и пыльными.

Потом присели передохнуть на лавочку, допили пиво и развеселились вконец на какого-то прохожего, печалившегося на платформе. Он успел погрозить нам ледащим кулачком.

— Ё! — сказал братик, когда мы тронулись. — А это наша станция была...

Я потряс пустой бутылкой, подняв ее над башкой и раскрыв рот. Мне не капнуло.

— Ниче, — сказал братик. — Одну станцию назад открутим.

Мы вышли на пустом полустанке, перепрыгнули на встречные пути, нашли на столбе ржавую железяку с расписанием поездов и обнаружили, что следующая электричка будет через полчаса.

— Пойдем пешком? — предложил братик. — В ломак торчать тут.

— А пошли.

Сначала мы бодро топали по путям, но шпалы, как водится, были уложены так, что под обычный шаг вовсе не подлаживались, — нога все время сбивалась.

Спрыгнули на гравий насыпи, но там разъезжались ноги, и мы сбежали на полянку, а потом и вовсе пошли леском наискосок.

— Вон там его деревня! — сказал братик и неопределенно показал куда-то в сторону уже не полдневного, а мягко рассеивающегося солнышка. — Ща мы коротнем. Как раз на огород к моему корешку выйдем.