Григорий Марговский: Рассказы

С мужем Додиком они разошлись из-за внезапно разверзшейся страсти: Элле написал ее давний институтский любовник — бросив одутловатого семита, она стрелой сорвалась в Будапешт. Красавец венгр оказался женат, пару недель с ней понежился и спекся («Пойми, моя католическая семья тебя никогда не примет!»). Обезумевший муж на нервной почве захворал диабетом. При этом, будучи толковым программистом, продолжал исправно платить за обучение сына (ни сном ни духом не догадываясь о его пристрастии). Пожилая свекровь со слезами в голосе упрекала взбалмошную невестку. Тем не менее первый же наш визит был именно к ней: семью экс-супруга Элла считала по гроб ей обязанной. Старики принимали нас ласково, кормили от пуза: как-никак они принадлежали к старозаветной одесской интеллигенции…

Вскоре после развода она сошлась с ирландским пианистом, от безнадеги подавшимся в биржевые маклеры. Бедолага бухал как не в себя, пришлось его выставить вместе с громоздким инструментом. Нишу лабуха занял черный гей, уроженец Тринидада и Тобаго: Элла способствовала неожиданному пробуждению в нем интереса к противоположному полу. «I can’t believe myself!» — без устали восклицал он, пока не упорхнул в радужный Сан-Франциско. Затем пошли исключительно русские «бэби»: все как на подбор младше ее. Последний из этой плеяды, по профессии экскурсовод, поджидал свою пассию в аэропорту Шарля де Голля с дурманящим букетом роз. Перед тем как встретить меня, она долго пробуксовала одна: вечерами зевала на диване, уткнувшись в ящик; сыновья забили тревогу…

С первых же дней я устроился в копировальный цех. По восемь часов выстаивал у плюющегося порошком ксерокса. Китаец Кей, убежденный маоист, не сводил с меня свирепых глаз. Его помощница, кургузая бирманка Кин, во время ланча нарочно перетасовывала оригиналы с копиями. Вся работа шла насмарку, жаловаться было бесполезно. По окончании испытательного срока я чуть было не угодил в участок, пригрозив спалить вертеп этих раскосых обезьян. Всякий раз, возвращаясь домой, блаженно нырял в перину к благоверной. Заходясь от восторга, она непрестанно экспериментировала. «Мне все с тобой приятно! — твердила любострастница. — Я не задумываясь умру за тебя!» И равномерно потягивала из фляжки. Пили мы преимущественно бренди: на коньяк не хватало, а водку мы презирали.

Сама она подвизалась социальным работником. Курировала русскоязычных иммигрантов с ментальными проблемами. Большей частью бухарских евреев: такова специфика Квинса. И как тут не снюхаться с «зеленым змием»?.. Само собой, и во мне она видела очередного пациента. Я всегда страдал чрезмерной грамотностью, нет бы прикусить язык! Но как только я слышу фразу: «Виталик Длугий был моим любимцем, мы подружили у Сережи Довлатова, я стала часто бывать у Длугих…» — мой редакторско-рвотный рефлекс одерживает верх. Кстати, это правда: в доме висело несколько натюрмортов с изображением спелого граната, перед смертью легендарный художник щедро раздаривал полотна.

Начались дикие сцены ревности. Рассылая резюме, я случайно вышел на одну лондонскую модельершу, вызвавшуюся бескорыстно рекомендовать меня в фармацевтическую фирму. После единственной встречи с ней (во время которой мы сосредоточенно корпели за компьютером) Элла разыскала ее телефон и наговорила гадостей. «Не делай со мной этого!» — хватаясь за голову, орала она. «Гриша, — возвращаясь из клиники, внушала мне суженая спокойным и властным тоном, — Гриша, ты болен. Поверь моему опыту». В том же ключе она общалась и со своим отпрыском: требуя, чтобы тот «взялся за ум», «уделил наконец внимание учебе». Объективности ради, Эдвин все схватывал на лету. Если в чем и нуждался, так в лечении от наркозависимости. Однако в данном направлении она ничего не предпринимала. А мне затыкала рот, стоило что-то вякнуть.

Гремучая смесь, Элла до двух лет жила в Узбекистане. Отца не видела уже полвека. Однажды ее мать, придя с работы, застала супруга в объятиях сослуживицы-еврейки. Ни слова не говоря, собрала вещи и укатила с крохой в Одессу. Каким-то чудом я разыскал ее родителя по интернету. Выяснилось, что Сабри Бекиров живет в Хайфе — так же как и его бывшая супруга Роза Львовна… Более того: у жены моей, оказывается, аж четыре брата! На волне эйфории она улетела на Ближний Восток. Вернулась счастливая: новоявленные родственнички, скинувшись, собрали ей солидную контрибуцию. Седовласый аксакал, привечая вновь обретенное чадо, сообщил, что трудится дворником (в дополнение к израильской пенсии): а весь денежный излишек аккуратно пересылает в Крым — на строительство мечетей… Обнаруженный в ее тумбочке «Коран» заставил меня содрогнуться. «Просто стало любопытно», — невинно осклабилась она.