Отец выслушал ее сбивчивый рассказ внимательно, ничего не спрашивая и не перебивая. Единственным что он сказал, было:
— У тебя не приняли, у меня примут. — Мать не возражала, казалось, что она смирилась с неизбежным.
Ему дали два года. На суде он своей вины не отрицал, не смотрел ей в глаза, а она переживала, испытывая чувство вины, но не перед ним.
— Прости.
* * *
Шаткой походкой «радедорма», «феназепама» и еще какой-то ерунды, он добрался до кухни, взял приму и закурил. Его слегка колотило. Неприятное зрелище, но она привыкла.
— Чего тебе не лежится? — промычал что-то невнятное, роняя пепел и грозя свалится с табуретки.
Подобное зрелище она наблюдала уже вторую неделю. Оно стало неотъемлемым украшением каждого утра, дня, вечера, да и суток в целом. Название носило крайне расплывчатое, с заковыркой, смотря с какой стороны подойти. Для родителей оно определялось звучным и многообещающим словом «лечение», для него не менее звучным — очередная попытка слезть с иглы, а для нее — вечное издевательство.
Издевательством это было в силу бесчисленного множества причин, но самое главное то, что именно она являлась ответственным наблюдателем, именно ей приходилось целыми днями сидеть дома и следить за тем, чтобы это так называемое лечение не прекратилось стараниями больного, улизнувшего из дома в поисках дозы.
Так и хотелось закричать: «Иди к черту», — запустить в него чашкой и закатить истерику, но… Необозримое количество этих «но», мешало ее жить спокойно. К этому она тоже привыкла, а потому просто налила себе чай и отправилась смотреть телевизор в ожидании пяти вечера, когда родители вернутся с работы и ее смена закончится.
Вся эта катавасия с таблетками, шатанием и прочим завершилась громким:
— Завязал.
Он вроде бы преобразился, стал прежним братом и сыном. Правда домашний арест не сняли, и пост наблюдателя оставался в силе, но, тем не менее, в воздухе в очередной раз витали надежды на светлое будущее. Отец, следуя прописной истине, что труд лучший помощник в воспитании, помог ему организовать маленький домашний бизнес. Он стал мастерить нарды, а мать вечерами ходила на вокзал к проходящим поездам их продавать. Постепенно дело пошло в гору, даже заказы появились. Хотя, в определенной мере, в этом не было ничего странного. Художественная школа за плечами, несколько курсов училища, да вообще золотые руки, при желании он мог сделать многое, причем хорошо.
Она изо дня в день наблюдала, как он возится с фанерой: рисуя, выжигая, раскрашивая и лакируя. Он вновь называл ее «Маняка» и они вроде как даже помирились
Радужное витание в облаках оборвалось с первым выходом на улицу. Это случилось первого мая. Мотив — на рынок за обувью. Он вернулся через три дня, без обуви и без денег, зато весь в ссадинах и с потерянными в процессе зрачками.
История была красивая — с драками, грабежом, подставами. Она не знала, что именно ее не устраивает, где следует искать несоответствие, которое интуитивно чувствовалось. Все сомнения и недосказанность сложились для нее в единое: «Не верю». Возобновился домашний арест, а фингал под глазом стал подарком ей на день рождения.
— Васек, — и свист за окном. Он словно ждал этого. В форточку полетел клочок бумаги.
Она стояла рядом, смотрела в окно. Солнечный майский день притягивал своим благоуханием, гипнотизировал обещаниями, выполнение которых в силу обстоятельств было отложено на потом. На улице разворачивалось привычное действо. Играли соседские ребятишки, на лавочке вот уже много лет подряд сидел Анатолий Иванович, проживший от начала и до конца свои положенные миллионы лет, ослепший по мере их протекания, но все еще узнающий окружающих на слух.
— Ты должна мне помочь. — Она машинально кивнула в ответ, и это стало началом конца.
— В смысле? Что ты хочешь?
— Пообещай, что сделаешь.
— Ты нормально скажи, а я подумаю.
— Маш?!
— Что? Чего тебе от меня надо?
— Я сам не могу выйти на улицу, соседи заложат. Сходи ты. Парню, который сейчас подходил, отдай деньги, а он тебе кое-что передаст.
— Нет.
— Маш, пожалуйста. Один единственный раз, мне плохо. Больше я тебя просить не буду.
Он продолжал говорить, приводя доводы, аргументы. Она и сама не поняла, как это получилось, но он смог уломать и на улице ей в руки перекочевал сверток, аккуратно упакованный в тетрадный лист в клеточку. Позднее пытаясь объяснить себе «зачем» и «почему», она пришла к выводу, что в тот момент любила его сильнее, чем думала. Он был ее братом — братом, который когда-то уделял ей время; играл, развлекал, смешил. Он был ее любимым братом.
Читать дальше