Филип Рот - Другая жизнь

— Понятно. — Это было все, что я ей сказал в ответ.

— Вы не хотите поговорить с ними об этом? Ну хотя бы несколько минут, пока у нас еще есть время до ленча?

— Думаю, у меня нет достаточных полномочий беседовать с ними на эту тему. Так получилось, что я сам женат не на еврейке.

— Тем лучше, — отозвалась она с теплой улыбкой. — Они обсудят этот вопрос с вами лично.

— Нет, нет. Спасибо. Я приехал поговорить с Генри. Я не разговаривал с ним уже много месяцев.

Когда я развернулся и пошел прочь, Ронит нежно взяла меня за руку — как друг, который не хочет вас отпускать. Похоже, я ей понравился, несмотря на мою подмоченную репутацию, а может, брат выступил в мою защиту.

— Но вы обязательно останетесь на Шаббат, — твердо проговорила Ронит. — Сегодня мой муж должен провести весь день в Вифлееме, но он непременно вернется к вечеру, чтобы встретиться с вами. Мы приглашаем вас с Ханоком на ужин.

— Поживем — увидим. До вечера еще далеко.

— Нет-нет, обязательно приходите. Должно быть, Генри говорил вам: они с моим мужем большие друзья. Они очень схожи характерами: оба сильные и преданные своему делу мужчины.

Ее мужем был Мордехай Липман.

С первой минуты как мы начали спускаться по тропинке, что вилась по склону холма по направлению к двум немощеным улицам, где разместились жилые кварталы Агора, Генри начал объяснять мне, что не собирается сидеть со мной в тени какого-нибудь дерева и дискутировать на тему, правильно ли он поступил, использовав свой шанс вернуться на историческую родину, в Сион.

Теперь от его дружелюбия, выказанного мне перед классом, не осталось и следа. Вместо этого, как только мы остались одни, Генри тут же принялся ворчать. Он сообщил мне, что у него нет никакого желания выслушивать выговоры от меня и что он не потерпит никаких попыток исследовать или оспаривать мотивы, побудившие его сделать этот шаг. Он может поговорить со мной об Агоре, если я хочу знать, чем для него является это место; он может поговорить о поселенческом движении, о его корнях и идеологии, и о том, чего желают добиться новые поселенцы; он может поговорить со мной о переменах в стране, произошедших с тех пор, как у власти стоит коалиция Бегина; но он не потерпит, чтобы кто-то копался в его душе на манер американских психоаналитиков, чем на многих страницах занимаются герои моих романов, что является формой эксгибиционистского потворства самому себе и детской драматизацией собственного «я», которое, слава богу, принадлежит нарциссическому прошлому. Его прежняя жизнь, связанная исключительно с личными проблемами, а не с историей еврейства, кажется ему бездарной, отвратительной и невыразимо ничтожной.

Вывалив на меня весь этот воз, он взвинтился до необычайности, хотя я не сказал ему ничего такого, что могло бы привести его в такое возбуждение: во время его монолога мне практически не удалось вставить ни слова. Речь, которую он обрушил на меня, была явно подготовлена заранее: такие вещи люди обдумывают, лежа в постели без сна. Улыбки, обращенные ко мне в ульпане, были игрой на публику. Передо мной снова был подозрительный, не доверяющий никому человек, с которым я накануне говорил по телефону.

— Вот и хорошо, — промолвил я. — Никаких разговоров в духе психоаналитиков.

Все еще обиженным тоном он продолжал:

— И пожалуйста, не надо относиться ко мне снисходительно.

— Ты хочешь сказать: «не бей лежачего»? Вообще-то, снисходительность не самое сильное мое место, во всяком случае на сегодняшний день. Я даже не смог отнестись снисходительно к этому мудаку из твоего класса. Этот мелкий хер вывалял меня в грязи у всех на виду.

— Откровенность и прямота — наш стиль. Хочешь — принимай это, хочешь — нет. И прошу, никакого пиздежа насчет моего имени.

— Угомонись. Каждый будет называть тебя так, как ты хочешь, если ты меня имеешь в виду.

— Ты все еще не понял. Черт с ним, со мной. Про «я» здесь нужно забыть. «Я» больше не существует. Здесь нет времени заниматься собственным «я», здесь никому не нужно твое «я» — значение имеет только Иудея, а не каждое отдельное «я».

У него был план заехать в арабский Хеврон на ленч — до того места было минут двадцать, если срезать путь по холмам. Он сказал, что мы можем взять машину Липмана. Мордехай с четырьмя другими поселенцами отправились сегодня рано утром в Вифлеем. За последние несколько недель там не раз вспыхивали беспорядки — столкновения между несколькими местными арабами и евреями, жителями небольшого нового поселения, заложенного на склоне холма за городом. Два дня назад арабы забросали камнями ветровое стекло школьного автобуса, в котором находились дети евреев, жителей этого нового поселения, и тогда все жители близлежащих поселений из Иудеи и Самарии, которых собрал и возглавил Мордехай Липман, отправились разбрасывать листовки на рынке в Вифлееме. Если бы не мой приезд, Генри прервал бы свои занятия и присоединился к ним.