И отложил газету — уголки зашелестели на ветру. Ему показалось, это звенят бубенчики на ногах его возлюбленной — и в ту же минуту он увидел ее внизу.
По дороге в полмиле от него подымалась Бхарати. Никогда еще он так ей не радовался. Он вскочил и, завопив от счастья, бросился ей навстречу. Словно ангел, она явилась спасти его от уныния. Она шла так уверенно и весело со всегдашней сумкой в руке. Увидев за поворотом Шрирама, она вздрогнула.
— Привет! — закричал он во весь голос. — Вот и моя Девата!
Она замедлила шаг и сказала:
— Что это с тобой? Люди о нас бог знает что подумают, если увидят!
— Кто это нас увидит и подумает? — ответил он свысока. — Как будто здесь людей не протолкаться! — прибавил он, вложив в эти слова всю горечь, скопившуюся за время его одиночества. Она это уловила, но предпочла не обсуждать его настроение.
— Чего ты хочешь? Быть центром огромной ярмарки? — весело бросила она на ходу.
— Куда ты идешь? — спросил он.
— На встречу с тобой.
— Вот он я! — воскликнул он.
— Я не собираюсь официально признавать твое присутствие здесь, но если ты хочешь, чтобы я изложила свое дело, я это сделаю и пойду назад. У меня отличные новости.
— Какие? — вскричал он взволнованно, идя за ней следом.
Она сказала, не останавливаясь:
— Пойдем, я все тебе скажу наверху.
Поднявшись к себе, он церемонно указал на циновку и предложил ей устраиваться поудобнее, опершись на древний камень. Она повиновалась. Вытянула ноги, откинулась на камень и, вынув из сумочки письмо, подала его Шрираму, который смотрел на ее фигуру с колотящимся сердцем.
— Это тебе письмо от Бапу. Что скажешь?
Шрирам прочитал письмо и задумался. Небо померкло; ухали совы; в темных кустах оглушительно трещали цикады. Он сел рядом с ней на циновку. Он видел, как от биения ее сердца дрожало белое домотканое сари над левой грудью. Она, казалось, не замечала, какие она пробуждает в нем чувства.
— Ты понимаешь, что это значит? Бапу хочет, чтобы ты остался и работал здесь. Он считает, что твоя работа здесь очень важна и что тебе надо ее продолжать.
— Откуда ты знаешь, что он хочет сказать именно это?
— Я знаю, потому что могу прочитать, что он пишет, и понять его.
— Я тоже могу прочитать, что он пишет, — сказал Шрирам с бессмысленным высокомерием.
— Ты ему что-то писал? — спросила она.
Ему не понравился этот допрос.
— Возможно, — ответил он сердито. — А может, и нет.
— Чего ты сердишься? Я напишу Бапу, что ты стал очень сердитым человеком.
В ответ он вдруг бросился на нее, бормоча:
— Ты ему только напишешь, что мы поженились.
Нападение было неожиданным для него самого — она не могла ему противостоять. Обезумев, он держал ее в железных объятиях, не давая возможности ни бороться, ни освободиться. В темноте он не видел ее лица. Он лишь почувствовал ее дыхание, когда она сказала:
— Нет, Шрирам, так нельзя.
Он пробормотал:
— Да, можно. Никто не может помешать нам пожениться сейчас. Так боги вступают в брак.
Он чувствовал приятную тяжесть ее косы у себя на плече. От ее щек пахло сандаловым мылом. Он поцеловал ее в ямочку на шее. От сандала, которым благоухало ее тело, у него кружилась голова.
— Ты так чудесно пахнешь, — сказал он. — Я буду твоим рабом. Я сделаю все, что ты попросишь. Куплю тебе все на свете.
Он вел себя, как последний дурак. С минуту она извивалась в его руках, но в то же время будто отвечала на его ласки. Он положил голову ей на грудь и смолк. Любые слова в эти минуты были бы святотатством. Вокруг стояла непроглядная тьма. Деревья шелестели, цикады и прочие ночные насекомые продолжали свой неумолчный звон. Ему хотелось что-то сказать про лунный свет и звезды, но он не мог вымолвить ни слова. Сейчас на свете не было ничего, кроме ее теплого дышащего тела рядом с ним.
— Я всегда это знал, — прошептал он. — Ты моя жена.
Она осторожно высвободилась из его рук и сказала:
— Еще нет. Я должна подождать, пока Бапу даст согласие.
— Как ты его получишь?
— Напишу ему завтра.
— А если он не разрешит?
— Тогда ты женишься на другой.
— Разве я тебе не нравлюсь? Скажи мне… Скажи мне… — твердил он, словно в лихорадке.
Она чувствовала, как дрожит его тело.
— Тогда я бы сюда не приходила и не виделась с тобой.
— Разве Махатмаджи не знает об этом?
— Нет. Его помыслы слишком чисты, чтобы думать, будто что-то не так…
— Что не так?
— Все это нехорошо… мы… нам не следовало… Я… я… — всхлипывала она. — Не знаю, что Бапу будет теперь обо мне думать. Я… должна… написать ему о том, что случилось.
Читать дальше