Разипурам Нарайан - В ожидании Махатмы

Теперь, приближаясь к основному зданию, председатель ожидал, что жена и сын выйдут, одетые как надо, приветствовать Ганди; он надеялся, что жена догадается вынуть бриллиантовые серьги не только из собственных, но и из сыновьих ушей. Он забыл предупредить ее об этом. Как только машина остановилась перед разукрашенным крыльцом его дома, председатель спрыгнул, распахнул дверцу и помог Гандиджи выйти.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, великий повелитель, — проговорил в растерянности председатель, не помня себя от смущения.

Махатмаджи вышел из машины и посмотрел на дом.

— Это ваш дом? — спросил он.

— Да, сэр, я выстроил его с Божьей помощью четыре года назад, — ответил председатель, чувствуя, что в горле у него пересохло.

Они поднялись на веранду. Там председатель поставил диван, покрытый домотканой тканью с набивным рисунком. Председатель усадил на него Ганди и шепотом спросил секретаря:

— Могу я предложить Гандиджи стакан апельсинового сока? Апельсины из моего собственного имения в Мемпи.

В дом то и дело входили и выходили какие-то посетители и разный народ. Председателю казалось, что присутствие Ганди словно уничтожило стены дома, превратив его в публичное место, — такова была плата за то, что в нем находился великий человек. На лужайках сидели на корточках люди; председатель с грустью заметил, что некоторые уже рвали цветы с его клумб, за которыми ухаживали муниципальные рабочие. Ганди повернулся к нему и спросил:

— Что вы сказали?

Секретарь предложил ему апельсинового сока. Ганди ответил:

— Выпью с удовольствием. И буду рад взглянуть на апельсины, выращенные в ваших собственных садах.

Председатель взволнованно засуетился и, тяжело дыша от напряжения, вынес на веранду большой поднос с золотыми апельсинами, одинаковыми, как на подбор. Он так далеко зашел в своем самопожертвовании, что отказался от помощи слуг, к которой обычно прибегал. Он поставил поднос перед Махатмой.

— Мое скромное приношение великому человеку — апельсины из собственных садов в Мемпийских горах, — сказал он. — Их собрали сегодня утром.

И, помолчав, прибавил:

— Не откажите мне в чести принять из моих рук стакан апельсинового сока.

Но Махатма отклонил его предложение, объяснив, что в это время дня он ничего не ест и не пьет. Он взял в руки один плод и рассмотрел его, медленно поворачивая и хваля. Председатель был так счастлив, словно это он сам подвергся осмотру и одобрению. Заметив мальчишку, стоявшего среди толпы внизу на аллее, Ганди поманил его. Мальчишка заколебался. Ганди позвал его на хинди:

— Аb, Аb…

Когда и это не произвело никакого впечатления, он произнес на тамиле, с которым немного ознакомился перед поездкой в эти края:

— Инге ва.

Мальчишку вытолкнули вперед; он, спотыкаясь, подошел. Ганди усадил его рядом с собой на диван и протянул ему апельсин. Это послужило сигналом. Через минуту диван облепили ребятишки. Когда поднос был опустошен, Махатма спросил у председателя:

— Есть у вас еще?

Председатель исчез и возвратился с наполненной апельсинами корзиной; ребятишки, отбросив смущение, зашумели — корзина мигом опустела.

— Там в машине цветы и гирлянды, — шепнул Ганди секретарю.

Различные общества и ассоциации вручали их ему при встрече и вдоль всего пути следования. Когда их принесли, воздух наполнился благоуханием жасмина и роз. Цветы Ганди раздал девочкам, которых увидел в толпе. Председатель с болью заметил, что встреча все больше походит на детский праздник. Он надеялся, что, получив апельсины и цветы, дети разойдутся, но они и не думали уходить. «Теперь небось дожидаются яблок!» — подумал он с горечью. Ганди был совершенно спокоен.

Секретарь, раскрыв блокнот, говорил ему:

— Через пятнадцать минут сюда прибудет делегация… А затем…

Председатель пожалел, что начальник полиции вместе с налоговым инспектором, проводившие эскорт до его чугунных ворот, повернули из вежливости назад: будь они здесь, они бы управились с толпой. Уж не собираются ли все эти люди здесь ночевать, с тревогой подумал председатель. Но неожиданно все разрешилось. Махатмаджи заметил мальчонку, стоявшего в стороне от всех, — смуглый малыш с большим животом, всю одежду которого составляла старая дырявая майка с чужого плеча, доходящая ему до пяток. Мальчонка стоял поодаль от всех, с самого края толпы. Лицо его было покрыто грязью, ноги были в пыли; сунув пальцы в рот, он внимательно следил за происходящим, широко расрыв глаза от удивления и зависти. Как ни манили его апельсины, он не решался прямо подняться на веранду по ступенькам, а пытался незаметно пробраться поближе. Махатма оглядел толпу — глаза его остановились на мальчонке. Председатель, следивший за его взглядом, растерялся. Махатмаджи поманил малыша. Кто-то из его спутников спустился и привел его. Кровь у председателя закипела. Конечно, к беднякам надо относиться хорошо и все такое, но зачем же приводить на веранду такого грязного мальчишку, к тому же из касты неприкасаемых, и так с ним возиться? На миг он даже на Гандиджи немного посетовал, впрочем, тут же подавил это чувство как грешное. Необходимо отойти от всех этих людей на какую-то дистанцию, чтобы наблюдать за происходящим вокруг без волнения. Мальчонку подняли и усадили рядом с Махатмой на диване. «О Господи, этот мальчишка собрал грязь из всех канав в округе — на кашмирском покрывале останется пятно, его потом ни за что не выведешь!» Под защитой Махатмы малыш устраивался поудобнее на диване. Он прижался поближе к Махатме, который приглаживал рукой его волосы, и о чем-то беседовал с ним. Председатель не мог понять, о чем там они беседуют. Он подошел поближе, стараясь со всем уважнием прислушаться к их словам. Ответом ему была улыбка самого Гандиджи. Мальчишка говорил: