Ганна Шевченко - Забойная история, или Шахтерская Глубокая [сборник]

В ту ночь, первую после встречи с Шубиным, в моей голове до утра вертелась карусель. То казалось, что никакого Шубина не было, а вся эта история мне приснилась, когда я, пьяная, уснула на поляне. То казалось, что Шубин был, но только лишь как мимолетное видение, как галлюцинация, вызванная шоком от падения. Под утро мне стало казаться, что Шубин всегда был в моей жизни, только раньше я его не замечала, а все мужчины, с которыми у меня были отношения, уже давно поселились на дне забытой штольни на глубине девятисот метров.

Больше всего меня беспокоил отец. А что, если все это мне не приснилось, не померещилось? Если действительно Шубин сидит в своем шурфе и ждет от меня мужчин, а я, думая, что все это игра воображения, не стану их доставлять? Что будет с отцом? Вдруг Шубин действительно чихнет рядом с ним и случится взрыв?

Я проснулась от щебета дверного звонка. Ломило тело, и побаливали ладони. Я увидела свежие царапины с въевшейся угольной пылью, и тут же нахлынула уверенность: Шубин существует.

Матери дома не было, мне пришлось встать и открыть дверь. На пороге стояла Зоя. Мы дружили с ней с девятого класса и были довольно колоритной парочкой. У меня рост сто семьдесят три, у Зои — сто пятьдесят. Когда мы с ней наряжались на дискотеку, она страшно раздражалась, если я надевала туфли на каблуках. У нее вся обувь была на гигантских платформах, но, стоило мне всунуться в свои лодочки, Зойкины платформы тут же теряли эффективность. Еще она комплексовала из-за своего веса. В высоту она была мала, а в ширину велика. Но все остальное великолепно. Она говорила, что ее бабушка по отцовой линии была цыганкой: длинная копна каштановых волос, сияющие, как светофоры, темные глаза, ресницы, как взлетающие лучи, пухлые, изящно вылепленные губы, белоснежные, аккуратно упакованные зубы. Она могла бы сниматься в рекламе шампуней, губной помады или туши для ресниц. Ее голова была идеальна.

— Мамка дома? — шепотом спросила Зоя.

— Не-а.

— А где она?

— На рынок, наверное, поехала.

— А чего ты в пижаме до сих пор? — подкрутила громкость Зоя.

— Только проснулась.

— Пойдем за травой?

— Куда?

— В Камышатку.

— Ты посадила там траву?

— Не. Там прям на обочинах растет.

— А разве ее можно курить?

— Можно.

— Не гони. Если бы от нее перло, твои дружки ее бы уже выкосили.

— Они еще не знают, что от нее прет.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю.

— Пробовала, что ли?

— Нет. Мне сказали.

— Кто?

— Дед Пихто.

— Ну и иди сама за своей травой!

— Да ты не кипешуй! Хилый сказал, что Циклоп недавно попробовал, и ему вставило. Пойдем, а то ничего не останется.

Курить траву Зою приучил ее парень по кличке Хилый. Свое прозвище он получил из-за худой и сутулой фигуры. Звали его, кажется, Сергей, а фамилия вроде бы Яковенко, но об этом давно никто не помнил, кличка, как имплант, давно стала его частью. Он был ярким представителем поселковой гопоты, и всем худшим в себе Зоя была обязана Хилому.

Я траву не курила, но решила пойти. Зоя работала сменным механиком компрессорных установок и знала много шахтных сплетен. Пока я одевалась и жевала бутерброд, она рассказала, что ее родители уехали с ночевкой к бабушке и мы после Камышатки сразу пойдем к ней сушить траву.

Ехать до Камышатки недолго, минут десять, но ходили автобусы редко, зачастую ждать приходилось дольше. Зоя предложила идти пешком, чтобы «растрясти булки»; она всегда думала о своей фигуре.

Чумаки находились на возвышенности. Мы вышли из поселка, и асфальтовая дорога плавно пошла вниз. Минут пятнадцать мы шли по наклонной. Внизу были поселковое кладбище, поворот и подъем. Возле кладбища — автобусная остановка «Космическая». Выходишь на «Космической» — попадаешь на кладбище. Село лежало в стороне от трассы, чтобы до него добраться, следовало повернуть по асфальтовой дороге вправо, подняться на холм и спуститься вниз. Когда мы с Зоей оказались на вершине, у меня захватило дух: на зеленых лугах паслись коровы, блестела извилистая прожилка реки, берега окаймляли богатырские вербы, издалека едва-едва слышалось хоровое пение лягушек, пахло степью и ветром.

Мы пошли вниз к селу по самой короткой и самой узкой тропе. С детства любила эти холмы. Ранней весной они покрывались гусиным луком — миниатюрными желтыми цветами, похожими на звезды. Они росли неравномерно — то сгущались, то растягивались в дугообразные полосы. А в сумерках ярко-желтый окрас мерцал, и тогда бугор становился похож на перелицованный купол планетария.