Елена Катишонок - Счастливый Феликс [рассказы и повесть]

– Да и вам помощь, особенно тебе, – Иннокентий Семенович отодвинул чашку и посмотрел на невестку.

Муж легонько толкнул ее локтем, и Валентина спохватилась. О чем они?..

Идея была проста: съехаться с одинокой теткой, обменяв ее ленинградскую коммуналку. Конечно, можно часто проведывать – до Ленинграда всего-то ночь на поезде или час на самолете, но поди знай, когда ее сосед устроит очередной пьяный дебош и каковы могут оказаться последствия этого дебоша?

– Да я говорил Павлику, – повторил свекор, – если не мы, то кто поможет?

Иннокентий Семенович продолжал говорить негромко и доверительно, так что мало-помалу выношенное лицованное пальтецо облекло восьмидесятидвухлетнюю тетю Софу, пересекающую шумный Литейный проспект по пути из магазина к себе домой, на Невский. Ноги ноют от стояния в очереди, в руке авоська с нехитрой снедью: батон, сырок, вялая зелень для супа – много ли нужно теперь, когда дома никто не ждет? После скудной трапезы вымыть посуду, прибрать обе комнаты, и без того опрятные, и – доживать однообразные дни, вздрагивая и съеживаясь в ожидании, когда сосед-пьяница вернется домой.

– А… другие соседи? – Валентина встряхнула головой, чтобы отогнать мрачные картинки. – Неужели никто не вступится, что там за люди?

Всего и было-то соседей, что тот самый пьяница, страстно ждущий момента, когда обе тети-Софины комнаты освободятся.

Галина Сергеевна почти не принимала участия в разговоре, только время от времени вставляла: «Ужасно. Это ужасно» и придвигала то печенье, то кекс: «Берите к чаю».

– Иначе кончится это плохо, – вслух рассуждал Иннокентий Семенович. – Голову топором он ей не проломит, конечно, – усмехнулся, – однако приблизит… естественный конец – и все.

– Ты скажешь, – нахмурилась жена, – не сгущай краски.

Галина Сергеевна никогда ни в чем «не сгущала краски». Самое яркое в ней были старательно прокрашенные хной волосы («седина старит»), все же остальное: помада, одежда, голос – было невыразительным, неприметным, словно нарочно подобранным, чтобы не бросаться в глаза.

Кеша – молоток, восхищенно подумала Валентина. Не всякий на такое способен. Поступок с большой буквы.

Иннокентий Семенович и не придавал, казалось, своему решению такого веса – просто говорил о том, что необходимо сделать «в первую голову».

– Квартира хоть и коммунальная, зато на Невском, а это не кот начихал. Две смежные комнаты, высокие потолки. Ваш четвертый этаж без лифта не сахар, конечно, но близко к центру, так что желающие найдутся. Верно я говорю? – Он смотрел прямо на невестку.

Наш… без лифта… Что он несет? Она что-то пропустила. Чертова «Montana».

– Наша квартира?

Иннокентий Семенович озадаченно сдвинул брови:

– Тебе что же, Павел не сказал ничего?

Он критически посмотрел на сына:

– Тебе стричься пора! Ходишь заросший… И вообще о чем ты думаешь? Я же тебе все объяснил!

Теперь все смотрели на Павлика. Тот пожал плечами:

– Папа, я так понял, что это один из вариантов?..

Откровенно говоря, Павел не помнил подробностей. Отец вечно одержим идеями, и самое простое – кивать, потому что угнаться за его идеями невозможно.

– Самый оптимальный! – Иннокентий Семенович откинулся на спинку стула, просунув большие пальцы под подтяжки, очки сползли. – Вы мне еще спасибо скажете.

Валентина переглянулась с мужем. Теперь надо было слушать внимательно, за что предстояло сказать спасибо, и голова пошла кр у гом. Свекор не оговорился. Сценарий, по которому он собирался претворить в жизнь свою идею, заключался в том, чтобы обменять тети-Софину жилплощадь (Невский, высокие потолки) плюс квартиру, где жили сын с невесткой и детьми, на одну просторную четырехкомнатную квартиру.

– Если не больше, – значительно добавил Иннокентий Семенович. – Одни люди разъезжаются, другие – наоборот; я поспрашивал.

Встретив взгляд Валентины, обнадеживающе улыбнулся.

– Ты сможешь нормально работать дома, не говоря про институт или библиотеку, чтобы дети под ногами не путались. Она хоть и старая, а крепкая – и прибрать сможет, и сготовить, и с детьми посидеть. А то вы уж забыли небось, когда в кино ходили вместе.

В соседней комнате, где играли мальчики, что-то упало с громким стуком, и сразу стало очень тихо. Валентина вскочила, но свекровь опередила: «Сиди-сиди, я сама». Вскоре и появилась, ведя за руки внуков. Оба были перемазаны землей. «Это не я!» – «Ты первый начал!» – «Он сам упал, я не трогал…» Валентина взялась за щетку и совок, Павел сгреб сыновей и повел умываться. Потом была бестолковая суета вокруг разбитого горшка, свекровь топталась рядом: «Не надо, не надо, я сама». Комки земли были разбросаны по полу и попали на письменный стол, надо было стряхивать их осторожно, но эта возня как-то заслонила на время тесные джинсы за 80 рублей и съежившуюся фигуру старушки, терпеливо ждущей решения своей участи. Невский проспект, рядом с Литейным, высокие потолки. Вовремя расколотили мальчишки этот горшок, потому что тетя Софа, Валентина знала, вернется снова, и встретиться с ней взглядом она боялась.