Сергей Морозов - Великий полдень

— Я и так только об этом и думаю, — вздохнул я.

— А как же иначе! Впереди у тебя совершенно новая жизнь.

— Если бы ты знала, как я мечтаю о ней! — воскликнул я и снова принялся объяснять Маме, как я, собственно, ее мыслю — эту свою будущую жизнь.

Мне было так приятно объяснять ей все это. Приятно было порассуждать о том, о чем я грезил лишь наедине с самим собой. О будущем гнездышке «поближе» к Москве. А еще лучше — в самой Москве. О том, как мы с Майей научимся понимать друг друга, заботиться друг о друге. Как Майя будет меня божественно вдохновлять и какие во мне начнут вызревать новые идеи и планы. Как мы сделаемся вдвое сильнее. Как она будет внимать словам мудрого мужчины (моим, то есть), а я буду нежно лелеять прекрасную молодую женщину, которая превратится в мою единомышленницу и помощницу.

Я говорил с большим жаром, но Мама слушала, как мне показалось, несколько рассеянно. Она кивала, изредка роняла что-нибудь вроде: «Да, да, конечно, все так и будет. Майя очень ценит твое мнение…» — будто не вполне меня понимала. Я попытался объяснить, как надеялся на то, что в московских апартаментах Майи мы бы могли свить это самое гнездышко, и посетовал, что самой Майе это почему-то до сих пор не пришло в голову. Напротив, она вся в заботах о том, как устроить в своих апартаментах какой-то офис.

— Ну да, все правильно, — с прежней рассеянностью кивнула Мама, — ей хочется действовать. Хочется иметь свое дело. И ты ей можешь в этом помочь. И чем больше ты будешь ей помогать, тем больше у вас будет общего, тем сильнее она будет тебя любить… Тебе ведь именно любви не хватало все эти годы, верно?

— Да, — доверчиво вздохнул я, — пожалуй.

— Бедненький, — пожалела меня Мама. — Меня так мучает совесть. Ты был нежным и ласковым, я помню. И страстным тоже. Ты, наверное, и сейчас таким остался. Так и не научился беззастенчиво использовать женщин.

Я удивленно взглянул на нее и, должно быть, немного покраснел.

— Очень часто женщины сами не возражают, чтобы их использовали, — с задумчивой улыбкой продолжала Мама. — Я, впрочем, не вижу ничего унизительного в том, что мужчина стремится использовать женщину по назначению. Любая нормальная женщина знает, что это даже очень приятно, когда тебя используют по назначению. Я, например, всегда считала себя именно такой женщиной. Да и твоя Наташа такая же. Настоящая женщина. Осознанно или нет, но мы, женщины, уважаем мужскую требовательность в постели. Независимо от нашего настроения или самочувствия. Даже когда жалуемся на головную боль и усталость. Видимо, в отличие от вас, мужчин, мы понимаем, что это, увы, вечно продолжаться не будет. Поэтому если требуется раз в три дня, то нате вам, пожалуйста, раз в три дня. Если каждый день — будьте так любезны каждый день. Если есть такое желание — то и слава Богу. Хоть по-русски, хоть по-французски. Хотя если по-французски, то можно, конечно, и каждый день. И мужу приятно, и жене не так утомительно… Наташа ведь нежна с тобой? Как ты считаешь?

— Да, наверное…

— Ты требователен, и она нежна с тобой… Куда хуже, — вздохнула Мама, — когда эта требовательность вдруг исчезает. У тебя, Серж, требовательность пока не исчезает, нет?

— Нет, все слава Богу, — скромно молвил я, не понимая, что за странную окраску начал принимать наш разговор.

— Ну да, знаю. Это хорошо. Тебя, думаю, еще надолго хватит. Но ты, если что, не пугайся, — еще страннее и многозначительнее усмехнулась она, — женщину, в отличие от мужчины, это не так шокирует. И уж конечно не приводит в отчаяние. В конце концов, мудрая женщина при желании всегда найдет способ заставить мужчину доставить ей удовольствие. В конце концов, она может найти себе другого мужчину, верно?

Мне вдруг пришло в голову, что все, что она говорит, имеет отношение прежде всего к ней самой. К ее собственной жизни.

— Честно говоря, я об этом как-то не думал, — неловко повернулся я.

— А как ты думаешь, — неожиданно горячо поинтересовалась Мама, — может быть, Майя напоминает тебе меня? Я имею в виду — напоминает как женщина, а?

— Что? Напоминает тебя?..

Я напряженно соображал. Такое неожиданное предположение содержало неприкрытую двусмысленность.

Вдруг я со смущением поймал себя на том, что бессознательно уставился на скрещенные, обтянутые темными колготками ноги Мамы и не спускаю с них глаз. Сердце у меня заколотилось. Мама сидела нога на ногу и едва касалась меня бедром. Ее крепкие гладкие ноги были обтянуты дымчатыми, почти черными колготками. Время от времени она напряженно покачивала черной лакированной туфлей, словно хотела как можно крепче сжать свои скрещенные ноги. От нее сильно, но чрезвычайно приятно пахло духами. Веяло знойным ароматом от нее ото всей — от густых золотистых волос, распущенных по плечам, от полной груди под розовой шелковой блузкой, от юбки и от напряженно скрещенных ног. Мне в голову тут же полезла всякая чепуха. Конкретно — об этой странной женской позе нога на ногу. Особенно, в подобной ситуации. Если бы, скажем, я, мужчина, заложил ногу на ногу и стал бы вот так же их сжимать, накачивая себя самого, словно насосом, то это, пожалуй, быстро превратилось в род известного самоистязания и самоублажения… У меня перехватило горло, словно я вдохнул горячего сухого воздуха. Молоко, которое я прихлебывал, лишь усугубляло это ощущение.