Мишель Фейбер - Огненное евангелие

По знаку Иуды солдаты выдвинулись вперед. И тут до меня дошло, что я, то есть мое тело оказалось зажатым между римской стражей и последователями Иисуса. Я подумал, что в этом нет для меня никакой опасности, ведь солдаты знали, что я служу Каиафе, а в это время один из рабов Иисуса сказал: Господин, позволь зарезать шакала. Вдруг я оказался на коленях, решив, что крепыш обрушил на мое плечо свой кулачище, так что у меня разом подогнулись ноги. На самом же деле, как я узнал потом, этот человек мечом отсек мое правое ухо, и оно повисло, как женская серьга.

Тогда Иисус, выйдя вперед, велел своему рабу остановиться и добавил: Мое воинство куда могущественнее этого. Неужели думаешь, что я не мог бы призвать сонм ангелов, чтобы они сразились за меня? Но время еще не пришло.

Меня заливала кровь, голова шла кругом, я упал вперед и уткнулся лицом Ему в пах, а Он взял мою голову в свои нежные руки…

— Я извиняюсь, — встревает режиссер. — Есть проблема. Пах. Особенно в сочетании: пах и Иисус. Шоу Барбары Кун рассчитано на массового зрителя. Нам следует быть осторожными с гейскими ассоциациями. Джонни Матис [3] Американский исполнитель романтического джаза. После интервью 1982 года, в котором певец признался в своей нетрадиционной ориентации, ему угрожали расправой. — пожалуйста. СПИД, в разумных пределах, — о'кей. Армани, Ив Сен-Лоран… упоминайте на здоровье. Но однополая любовь с Иисусом…

— Здесь нет никакого сексуального подтекста, я уверен, — Тео заморгал, ослепленный софитами. — Пах — это просто… э… важная часть тела, только и всего. Место, где… э… нижний торс соединяется с ногами. Я мог написать «чресла», но счел это излишне архаичным. Понимаете, в своем переводе я хотел сохранить баланс между прямотой, без всяких экивоков, арамейского языка оригинала и странноватым елизаветинско-древнееврейским гибридом, к которому нас приучила Библия короля Иакова…

— К тому же длинновато, — продолжает режиссер. — Слишком длинно. Чтение вслух, в телевизионном формате… работает, только если вы актер. Понимаете… актер! — он сопроводил это манерным жестом, показавшимся Тео, откровенно сказать, «голубоватым».

Барбара Кун, как истинный профи, почувствовав, что уходит энергетика, перехватывает бразды правления.

— Поговорим о вас, — воркует она. — Что вы ощутили, впервые увидев свитки?

— Страх, — отвечает он, нервно вытирая припудренный лоб. — Страх, что сейчас разорвется очередная бомба, и я окажусь погребенным под обломками в туалете мосульского музея.

— Под которыми пролежите еще две тысячи лет, — миссис Кун выдает остроту с непроницаемым лицом.

Он кивает с идиотской улыбкой, испытывая облегчение, оттого что она снова уводит разговор в непринужденное русло. А в то же время у него закрадывается подозрение, что она, возможно, в душе его презирает по какой-то причине, догадаться о которой ему не суждено, так как для этого надо было бы прожить с ней бок о бок не один год.

— Сколько времени у вас ушло на перевод свитков?

— Несколько дней. Может быть, неделя.

— Всего неделя?

Он понимает по ее тону, что не то ляпнул. А если уточнить, что объем текста не такой уж большой, то он еще больше увязнет, тем самым дав всем понять, что книжечка-то вышла худосочная.

— Я работаю быстро, — поправляется он. — Мой арамейский, пожалуй, не хуже, чем у большинства людей французский.

— Придется вырезать, — встревает режиссер. — Эта фраза имела бы смысл только в Канаде.

— Извините, — говорит Тео.

— Мы не в Канаде, — замечает ему режиссер не без сварливости.

— Спасибо, я понял.

— А что вы испытали, Тео, когда закончили перевод? — миссис Кун гнет свою линию.

— Э… облегчение. Облегчение от хорошо сделанной работы.

— Ну а подъем? Радостное возбуждение? — Видно, как она подгоняет его под стереотип, который не обманет зрительских ожиданий.

— Удовлетворение. — Это прозвучало как последнее слово в бойкой торговле.

— Ara, — кивает Барбара Кун и поворачивается к камере, чтобы немного пообщаться с армией своих поклонников. — Читателей этого евангелия, вне всякого сомнения, поразят разночтения между версией Малха и известными нам каноническими версиями. Например, Малх описывает эпизод в Гефсиманском саду, когда Иуда предает Иисуса, и после этого один из учеников отсекает его ухо мечом…

Тео молча кивает. Этим кратким резюме миссис Кун дала ему понять, что его хорошо отрепетированный, полный драматизма чтецкий номер, только что запечатленный камерой, обречен на забвение.