Григорий Ряжский - Дырка

Так вот, про Ирку. Не знаю, зачем ноги понесли меня в тот день в город. Я имею в виду в Москву, в самый центр, на Тверскую улицу. Решил, запас сделаю продовольственный вперед, хотя и знал, что глупо в город для этого мотаться, когда экзамены на носу. У нас в Реутово все то же самое, по тем же ценам, ничего не выгадаю, только время потеряю. Поэтому и поехал, что глупо было, но чувствовал, наверное, что с Иркой познакомлюсь. Так и вышло. Я думаю, она меня первой заметила, а дело было в магазине. Когда я ее обнаружил, она уже улыбалась мне, но не широко, а тихой такой улыбкой, сдержанной, но искренней, которая, если вдуматься, еще призывней для мужчины, чем обычная, распахнутая, с повышенной смешинкой. Сначала, сразу как заметил, я не обалдел, потому что не допустил даже мысли, что это ко мне улыбка, в мой адрес направление имеет, конкретно для меня предназначается, а не для того, кто за спиной моей или вбок. А девушка глаз не отвела от меня и, как мне показалось, еще пристальней в мои глаза посмотрела и не перевела улыбку в чью-то не мою сторону. Именно в этот момент я растерялся, а сразу вслед за этим и обалдел. Никто еще никогда не дарил мне такого пронзительного и заинтересованного взгляда в самую мою середину, в самую центральную точку моего внутреннего мужского содержимого. И даже сегодня, когда все уже давно позади, вся история моей злополучной страсти, я не могу ответить себе на один вопрос: почему я тогда сразу угадал ее имя, ну то, что ее зовут Ирка, почему? А она продолжала улыбаться, молча, одними губами и зрачками, не сводя с меня прекрасных глаз.

Очнулся я от охватившего меня столбняка только когда ощутил чувствительный тычок сбоку в подреберье.

— Ну чего, толстячок, — негромко спросил меня неприметный мужик с веселыми и недобрыми глазами и коротко кивнул в сторону девушки. — Нравится?

Девушка как будто не замечала ни адресованного мне хамского вопроса, ни моей невразумительной и растерянной реакции на него — она продолжала внимательно наблюдать за разворачивающейся между незнакомцем и мной сценой. Внезапно до меня дошло, что это неспроста: там же в правом подреберье, куда воткнулся мужиков локоть, зародилось сомнение, тут же, впрочем, перешедшее в уверенность, что существует некая неведомая мне связь между мужиком и белокурой незнакомкой. Я не успел сказать, что Ирка была чистейшей воды блондинкой? Прозрачнейшей просто воды…

— Вы меня? — спросил я дядьку, как мне казалось, удивленно, но уже знал, что вряд ли мне удастся его обмануть, дядька видел меня насквозь: и растерянность видел, и всю беду мою заодно по мужской линии.

— Да тебя, тебя, кого ж еще-то? — тоже немного удивился моему удивлению неизвестный.

И только тогда я обнаружил, что в магазине кроме нас не было больше никого. Не считая прелестной девушки, разумеется. Я сглотнул. Но слюна получилась гуще, чем всегда и поэтому застыла на полпути к пищеводу, заткнув горло вязким комком.

— Чего? — на всякий случай переспросил я, уточняя предмет интереса мужика, хотя был абсолютно уверен, что вопрос его относился к загадочной незнакомке, но не мог все равно связать отдельные части происходящего в единое целое. — Чего нравится?

Глаза у мужика перестали быть веселыми, а остались просто недобрыми, потому что его начала раздражать такая моя непонятливость.

— Она, говорю, нравится? — Он подошел к девушке и легонько ущипнул ее за бедро. — Хороша, говорю, дырка-то?

Девушка и ни этот раз сохранила полное спокойствие, и даже улыбка не исчезла с ее лица, как будто имевшее место непотребство являлось для нее делом привычным, а вовсе не позорным и не бесстыдным. Я снова открыл было рот, чтобы протестовать против услышанной чудовищной гадости, не имевшей отношения ни ко мне, ни к ней, но слова, которые я еще не успел родить, уже успели упереться в слюновой комок, что перекрыл дыхалку еще раньше, и по этой причине так и не вылетели из гортани навстречу хаму в человеческом обличье.

— Значит, смотри сюда, брат, — как ни в чем не бывало продолжил прерванный контакт мой визави, не дожидаясь ответа по существу предмета обсуждения. — Платишь… платишь мне… — Он упер глаза в потолок, прикидывая или же вспоминая что-то: —…тыщу восемьсот платишь и забираешь. И она твоя тогда, идет? — Он между делом глянул на девушку, но она вновь не удивилась его словам, а восприняла их самым должным образом и даже, как мне показалось, слегка кивнула, выражая полное согласие таким поворотом событий. — Она глухонемая, понимаешь ли, но зато хороша очень, лучше других, я-то уж знаю, можешь поверить. — Он нехорошо ухмыльнулся. — А что не говорит, так зато понятливая и сделает тебе все, как сам захочешь, разговору нет, другие не жаловались, а для тебя, я вижу сразу, особенно сгодится, потому что научишься с ней куда и как, а она поможет, если чего. — Он повернулся к ней и посмотрел на часы. — Ты погоди чуток, с парнем тебя сейчас отправлю. — Он вновь развернулся ко мне и по-отечески на этот раз поинтересовался: — Звать-то как?