Амитав Гош - Маковое Море

Миссис Бернэм осеклась и зажала рукой рот, ибо ее сразила иная страшная догадка.

— О господи боже мой! Скажи, а ты не… не… Нет! Скажи, что это не так!

— Что, мадам? — удивилась Полетт.

— Ты же не уступила, правда? — Хозяйка перешла на шепот. — Я не поверю…

— Уступила? — Полетт вздернула подбородок и расправила плечи. — На мой взгляд, в сердечных делах полумеры и уступки невозможны. Любовь требует тебя всю целиком, не так ли?

— Глупышка!.. — Миссис Бернэм задохнулась и стала обмахиваться подушкой. — О боже мой! Святители небесные! Говори, дорогая, я готова к худшему… — Она сглотнула и прижала руку к трепещущей груди. — Ты… о нет, нет!.. Исусе!

— Что, мадам?

— Заклинаю, скажи правду: пирожок уже в печке, да?

— Ну, в общем… — Полетт слегка удивилась, что хозяйка так всполошилась из-за темы, которой обычно касалась намеком. С другой стороны, хорошо, что разговор перешел на другое, ибо появилась возможность уйти. Обхватив себя за живот, Полетт прокряхтела: — Вы правы, мадам, нынче мне что-то неможется.

— Ох, бедная моя, бедная! — Миссис Бернэм отерла выступившие слезы и сочувственно обняла воспитанницу. — Еще бы тебе не взбелениться! Ох уж эти подлые моряки! Уроды колченогие, нет чтоб оставить девушек в покое! Мой рот на замке, от меня никто не узнает… Но как ты не понимаешь? Тебе нужно скорее выйти за мистера Кендалбуша! Времени терять нельзя!

— И то правда!

Миссис Бернэм схватила опийную настойку, а Полетт бросилась к двери:

— Простите, мочи нет терпеть! Успеть бы к горшку!

Едва прозвучало слово «Калькутта», как на пулваре распахнулись все иллюминаторы. В тесноте мужского отделения народ яростно пихался, но далеко не всем удалось занять вожделенный наблюдательный пункт; более удачливые женщины сумели поделить меж собой два иллюминатора, а потому всем составом разглядывали приближавшийся город.

По пути корабль останавливался во многих больших многолюдных селениях — Патне, Бхагалпуре, Мунгере, — и потому городской пейзаж уже не был в новинку. Однако нынешнее зрелище застигло врасплох даже тех, кто повидал разные виды: нагромождение и размеры причалов, домов и верфей повергло переселенцев в молчание, равно благоговейное и потрясенное. Как можно жить в таком столпотворении и такой грязи, когда вокруг ни поля, ни кустика? Видать, здешний народ какой-то особенный…

Движение на реке становилось все оживленнее, и вскоре пулвар пробирался сквозь лес мачт и парусов. Теперь он выглядел жалким корабликом, но Дити вдруг прониклась к нему любовью: в чужой и пугающей обстановке суденышко стало ковчегом покоя. Если раньше людям не терпелось дождаться конца путешествия, то сейчас они с возрастающим страхом прислушивались к командам сирдаров, готовивших высадку.

Женщины молча собрали пожитки и вышли из своего закутка; Ратна, Чампа и Дукхани поспешили к мужьям, а Дити, ставшая добровольным опекуном одиночек, собрала вокруг себя Мунию, Сарджу и Хиру и велела ждать Калуа. Сирдары сообщили о нанятых лодках, которые возьмут по десять — двенадцать человек и перевезут в лагерь. Первыми вызвали женщин; вместе с мужьями они вышли на палубу и увидели шлюпку, ждавшую возле борта пулвара.

— Как же мы в нее заберемся? — спросила Сарджу, опасливо глядя вниз.

— Вот именно! — крикнула Муния. — Я не буду сигать с такой высоты!

— Нашла высоту! — раздался с лодки насмешливый голос. — Тут и ребенок спрыгнет. Ну, давайте, чего бояться-то…

Дити едва понимала говорок лодочника, быстрый как ртуть. Совсем еще парнишка, перевозчик был не в обычной повязке и рубахе, но в полотняных штанах и синей блузе, топорщившейся на его жилистом торсе. Из-под ухарски повязанной банданы выбивались порыжевшие от солнца густые темные волосы. Запрокинув голову, парень смеялся, и его нахальный яркий взгляд будто проникал под накидки.

— Экий щеголь! — шепнула Муния.

— Хватит его разглядывать! — урезонила Дити. — Как пить дать волокита и дамский угодник!

Лодочник смеялся и манил:

— Чего ждете-то? Ну же, прыгайте! Или вас сетью ловить? Как рыбешек?

Муния захихикала, и сама Дити, не сдержавшись, прыснула. Как ни крути, но в парне было что-то обаятельное — то ли яркие глаза, то ли озорная бесшабашность, то ли странный шрам на лбу, отчего казалось, будто у него три брови.

— Эй, ты! — крикнула Муния. — Вдруг уронишь? Чего тогда будет?

— Уж такую-то кроху я всегда поймаю, — подмигнул лодочник. — Ловил рыбок и покрупнее. Давай прыгай, сама увидишь…