Амитав Гош - Маковое Море

— Видала! Что я говорила — совсем рехнулся! Захочу, так на голове спляшет!

— Вот и заставь! — съязвила Дити. — Надо преподать ему урок.

— А что, пожалуй! — прыснула Муния.

— Тише ты! Все смотрят.

И верно: за ними наблюдали не только ласкары, помощники и охранники, но и сам капитан Чиллингуорт, который, сложив руки на груди, стоял с наветренной стороны шканцев. Он брезгливо скривился и негромко сказал:

— Поверьте, Дафти, смотрю я на этих несчастных созданий и грущу по старым добрым денькам в Гвинее. Вон две карги — ведь уж на ладан дышат.

Капитан был уверен, что старухи кули его не понимают.

— Верно изволили заметить, — отозвался лоцман. — Жалкое зрелище.

— Скажем, вон та бабка, — продолжил капитан, глядя на Полетт. — Либо вековуха, либо яловка. Какого черта ее понесло за море? На что годен этот мешок с костями — ни постель согреть, ни от мужика понести.

— Мерзость! — согласился мистер Дафти. — Наверняка в ней еще и куча хворей. Не удивлюсь, если она перезаразит нам все стадо.

— По мне, так милосердней ее прикончить, избавив от тягот путешествия. Горящее судно на буксир не берут.

— Заодно провиант сэкономим. Готов спорить, такая жрет в три горла; тощие, они прожорливые.

Разумеется, кто как не Захарий появился в эту самую минуту? Он тоже окинул жалостливым взглядом древнюю согбенную каргу. Полетт вспомнила его высокомерные слова: «Шхуна — не место для девушки». Надменный молодец изливал сочувствие, будто забыв, что своей должностью помощника обязан лишь цвету кожи да мускулам ублюдка. Полетт возмущенно вздрогнула, выронив узелок, который шмякнулся на палубу возле самых ног Захария. Тот машинально за ним нагнулся.

— Оставьте вашу галантность, Рейд! — донесся голос мистера Дафти. — Благодарности не дождетесь!

Предупреждение запоздало: Полетт звонко шлепнула Захария по руке и схватила узелок, в котором лежали отцовская рукопись и два ее любимых романа; вот была бы история, если б этот задавака нащупал корешки книг!

Удивленный Захарий убрал незаслуженно отшлепанную руку, а Полетт заспешила к трюму.

В прошлый раз она чуть не кубарем скатилась по трапу, но сейчас, спеленатая сари и придавленная узелком на голове, спускалась потихоньку. Трюм тоже изменился: горели лампы и свечи, пол устилали разложенные кругами циновки. Из-за новой деревянной переборки помещение казалось теснее.

Охранник махнул девушкам, чтоб шли за перегородку.

— Там женское отделение, — сказал он. — А за стенкой каторжники.

— Чего? — испугалась Муния. — На кой лад нам такое соседство?

— Не боись, к ним вход с другой стороны. Сюда им не добраться. А вам тут удобнее — не будут через вас в нужник ходить.

Последнее было неоспоримым преимуществом; в переборке, отделявшей женский закуток от камеры узников, Полетт заметила крохотную вентиляционную отдушину. Не удержавшись, она встала на цыпочки и украдкой заглянула в дырку, а затем приникла к ней, поскольку обитатели камеры представляли собой весьма любопытную пару. Один, бритоголовый и тощий, смахивал на непальца, другой, со зловещей татуировкой на виске, явный индус. Он плакал, а сосед обнимал его за плечи, словно утешая; было странно видеть столь нежные отношения закованных в кандалы преступников. Мало того, они разговаривали, что еще больше разожгло любопытство: что же их так увлекло, если они даже не слышат шума за стенкой? И на каком языке могут общаться узкоглазый скелет и татуированный злодей? Полетт перетащила свою циновку ближе к стене и ухом прижалась к щели в досках. Вот это да! Узники говорили по-английски.

Возле отшлепанного Захария тотчас возник Ноб Киссин-бабу. Приказчик был в обычных дхоти и курте, но формы его обрели женственную пышность, отчего он стал похож на дородную вдовицу. Светясь снисходительным укором, он грациозно отбросил с лица длинные волосы.

— Ай-ай-ай! — погрозил пальцем Ноб Киссин. — Даже в суете забот не удержитесь от шалостей?

— Опять вы, Пандер! — вздохнул Захарий. — Какого черта вам надо?

— Будет вам, не чинитесь, — прошептал Ноб Киссин. — Мне все известно.

— О чем вы?

— Взгляните, что у меня есть, — загадочно сказал приказчик.

Он сунул руку за пазуху, и Захарий не удивился бы, если б ему представили спелые груди. Но рука вернулась с продолговатым медальоном.

— Вот как хорошо спрятано! В самом безопасном месте. Однако я должен вас предостеречь.

— В чем?

— Здесь негоже.