Салман Рушди - Флорентийская чародейка

«Что ж, — заключила свои невеселые размышления Мариетта, — быть может, теперь у меня с этой мычащей коровой появилась общая цель. Может, нам следует встретиться и обсудить, что предпринять по поводу двух ведьм, которые явились, чтобы разрушить нашу счастливую, тихую жизнь».

Макиа стоял в своем кабинете лицом к лицу с другом детства. Он сам не знал, сумеет ли справиться с переполнявшим его возмущением или им так и суждено теперь оставаться врагами до конца дней. Обычно по вечерам он уединялся здесь для общения с великими усопшими. И сейчас он мысленно обратился к ним за советом.

С большинством из них он был на короткой ноге. Среди них были герои и злодеи, философы и полководцы. Когда он оставался один, они обступали его со всех сторон: они спорили, объясняли, оправдывались, а иногда просто брали его с собою в очередной исторический поход. Так он встретился с предводителем спартанцев, защищавшим Спарту, а вместе с нею и всю Грецию от Рима; так был свидетелем восхождения к вершинам власти простого сицилийского гончара Агафокла, ставшего правителем Сиракуз с помощью одной лишь наглости; так проскакал бок о бок с Александром Македонским во время его кампании против Дария. В моменты подобного общения он ощущал себя зрителем, перед которым раздвигается занавес и панорама мира предстает в более полном объеме. Свет прошлого, если его направить под верным углом, способен осветить настоящее лучше самой современной лампы. Величие — это тот же олимпийский огонь, который передают друг другу из рук в руки самые достойные. Александр Великий равнялся на Ахиллеса, Цезарь — на Александра… Такого же рода и огонь понимания сути вещей. Знание — не врожденное свойство ума, а полученное от кого-то и рожденное заново. Что есть мудрость? Передача знаний от одной эпохи к эпохе, следующей за нею. Бесконечная цепь перерождений знания приводит к мудрости. Все иные пути — дикость, варварство.

Однако же варвары были повсюду, и им сопутствовал успех. Нынче, в эру непрерывных войн, кто только не топтал Италию! Швейцарцы, французы, испанцы, немцы… Сначала сюда заявились французы и развернули здесь войну с Папой, с венецианцами, с испанцами и немцами. Затем вдруг оказалось, что французы, уже в союзе с Папой, венецианцами и Флоренцией, воюют против миланцев. Дальше — больше. Папа, французы, испанцы и немцы воюют с Венецией, а потом Папа, Венеция и Испания с Германией бросаются на Францию, а швейцарцы сначала на ломбардцев, а после на французов. Карусель, да и только! Войны одна за другой, словно танец с переменой партнеров или игра «Едем в Иерусалим», где вся фишка в том, чтобы, меняясь стульями, не остаться без места. И за весь этот период в самой Италии так и не оказалось армии, способной защитить свои границы от вторжения чужаков.

В конце концов именно эта мысль заставила Макиа пойти на мировую. «Чтобы освободить Италию от варваров, возможно, и ей стоит заиметь своего собственного варвара, — подумалось ему. — Как знать, может быть, Аргалья, проживший среди них полжизни, ставший свирепым, как они, и похожий на воплощение Смерти, как раз и явится тем самым избавителем, в котором так нуждается Италия?» Его взгляд задержался на тюльпанах, вытканных на одеянии Аргальи, и он услышал знакомый голос Великого Мертвеца, одобрительно прошептавший у него над ухом: «Смерть в тюльпанах. Не исключено, что этот флорентийский турок станет для города счастливым цветком».

Макиа неторопливо протянул руку для рукопожатия.

— Если тебе удастся возродить Италию, — произнес он, — то, возможно, твое долгое странствие было предначертано свыше.

Аргалья отверг это отдававшее религиозным душком определение своей роли, и Макиа с готовностью с ним согласился:

— Ты прав, тебе не пристало называться избавителем, — сказал он. — «Сукин сын» тебе подходит куда больше.

Андреа Дориа в конце концов удалось убедить Аргалью, что возвращаться домой ради того, чтобы остаток жизни просидеть на лавке с набитым пузом, не имеет смысла. «На что ты рассчитываешь? — вопросил старый кондотьер. — На то, что герцог Джулиано скажет тебе нечто вроде: Добро пожаловать на родину, вооруженный до зубов достопочтенный синьор янычар, пират, предатель и убийца христиан! Привет тебе, привет твоей доблестной сотне и четырем швейцарцам. Я искренне верю твоим словам о том, что ты пришел с миром, и, очевидно, все эти господа отныне будут прилежно трудиться в качестве слуг и садовников. В такую добрую сказочку только дитя малое может поверить. Спустя пять минут после твоего появления с вооруженными людьми вся милиция Флоренции будет брошена на охоту за твоей головой, так что можешь считать, ты уже мертвец, если только…» — «Если только что?» — сдержанно спросил Аргалья. — «Если только я лично не посоветую Джулиано назначить тебя командующим его вооруженных сил. Такой человек ему нужен позарез. Вообще-то у тебя выбор невелик, — добавил старый адмирал. — Таким, как мы, пенсион не светит».